– Твою мать… – Дима последний раз начертил несколько линий на стене и отошел на пару шагов. Они с Алевтиной замерли, разглядывая карту, переглянулись. Она поджала губы, он покачал головой, будто не желая верить.

– Эй, вы там! Что шепчетесь? Больше двух говорят вслух! – недовольно рыкнул Сан Саныч со своего места.

– Луна. Что сейчас с луной? – молодой ученый будто не услышал его.

– Ты что там задумал? Слышишь, заморыш?! – не унимался мужчина.

– Да заткнись ты уже, не до тебя! – огрызнулась Аля. – Так что с луной, кто-нибудь знает? Фаза, ребята, – новолуние, полнолуние?

– Да вроде, когда из Мытищ возвращались, полнолуние было, – осторожно ответил Бугай, разглядывая непонятные каракули на стене. – Тьху, мать! А чего случилось-то, что переполошились?

– Тихо! – одернул его Дима, замерев перед своими записями. Алевтина встала к нему спиной, оглядывая присутствующих.

– Да объясните же… – с разных концов зала послышались напряженные голоса.

– Заткнулись все! – приказала девушка, и почему-то с ней не посмели спорить. В ее глазах было что-то страшное, тревожное.

Наконец Дмитрий оторвался от своих записей, повернулся к жителям убежища.

– Две недели. У вас осталось две недели. За это время нужно собрать вещи и валить отсюда как можно дальше. Двадцатого января этот бункер перестанет существовать.

Его голос прозвучал зловеще. Стало очень тихо.

– С хрена ли? – наконец нарушил молчание Сан Саныч.

– Молодые, горячие, а не слышите, что вам умный человек говорит, – проскрипела со своего места баба Шура. – Грибы нас убьют, бестолочи. А профессор все посчитал да сказал, когда.

– Спасибо, – Дмитрий с благодарностью обернулся к понятливой старухе. – Объясню на пальцах. Мы проскочили через лес, потому что споры грибов находятся в фазе затишья. Они набирают активность к новолунию, две недели смертельно опасны, а потом, к полнолунию, начинают потихоньку угасать. Еще две недели грибы будут совершенно безвредны для человека, а потом придет беда. Посмотрите на карту. Скорость их распространения – где-то километр в месяц. Они живут исключительно на кленах, точнее, на их мутировавших аналогах. Думаю, Нагорное станет последней точкой в их ареале распространения, дальше кленовых посадок нет, только шоссе и город. Мытищи тоже заражены не целиком – городской парк, лес центральной больницы, кусок Лосиного острова возле Метровагонмаша. Теплоцентраль и прилегающие к ней части города с этой точки зрения безопасны. Пути отступления есть пока что. Но взгляните внимательнее, Нагорное будто в кольце этой заразы, так же, как оказался бункер завода. Если мы опоздаем, то не выживем, от спор грибов не спасает защита, не помогают стены бункера. Разве что радиационные фильтры, и то ненадолго, сомневаюсь, что у вас такие есть. В утешение скажу только одно – смерть достаточно быстрая. Боль компенсируется эйфорическим состоянием и галлюцинациями. Это все, что я могу сообщить.

Стало очень-очень тихо, было слышно потрескивание лучинок на столе и тяжелое дыхание людей.

– Не брешешь? – наконец спросил Денис, поскреб ногтями щетину на подбородке.

– Смысла не вижу. Сказал, как есть, – пожал плечами Дмитрий. На него навалились апатия и усталость, после тяжелого мыслительного процесса требовалось восстановить силы.

– Тьху, мать! И что делать теперь? – тревожно спросил Бугай, потерянно оглянувшись на своего незваного гостя.

Дима поджал губы.

– Вы хотите, чтобы я решил за вас? Когда меня пытали, я поклялся себе не распоряжаться человеческими жизнями. Никогда больше.

– Мы просим тебя о помощи, – тихо возразил Борис Борисович. В его глазах показался настоящий страх.

– Да что ты унижаешься перед этим хмырем, навыдумывали они со своим доктором, а мы уши развесили! – взвился Сан Саныч, вскакивая с места.

– Он не врет, – Михаил Ефремович тоже встал. – Я видел эти грибы своими глазами, и Бугай видел. Черная тень, краем глаза заметил, а прямо смотришь – и нет ее. Я верю Диме.

– И я верю. До того леса всего пара километров, а там этой гадости тьма-тьмущая, – кивнул командир. – Так что можно сделать?

Дмитрий устало опустился на пол, силы его покинули.

– Бункер Метровагонмаш эвакуировали в спешке, почти ничего оттуда не взяли. Пока Ритисма Ацеринум не опасна, нужно отправиться туда, забрать медикаменты, защитные костюмы и фильтры, вообще все полезное, что сможем унести. Потом собраться и всем вместе уходить в сторону Москвы, в метро, проситься на ближайшие станции, – наконец, решился он после долгой паузы.

– И кому ты предлагаешь идти через все Мытищи в этот твой Метровагон? – недовольно спросил Сан Саныч.

Молодой ученый почти с отчаяньем огляделся вокруг. В нем крепла уверенность, решение было принято.

– Я сам пойду. За мои преступления я должен сделать хоть что-то человечное для этого мира. Поэтому завтра я отправляюсь в путь.

– Один? Ты на ногах не стоишь! – перебил его Бугай. – Ты по поверхности хоть раз сам ходил, герой, голова с дырой?! Собрался он!

– Время не ждет, а я знаю, как спуститься в убежище, где там расположен склад. Вы не найдете ничего в темноте, оно огромное, на пятьсот человек, будете бродить там, как слепые котята. У нас нет даже лишнего часа, чем скорее мы уйдем, тем лучше, поверьте мне. Идти нужно мне. Я так решил. Завтра, – Дима говорил торопливо, невнятно, боясь выдать панику и ужас, поселившийся внутри. Боялся отступить, если его попробуют остановить.

– Пусть так. Добровольцы есть? Кто пойдет в помощь? – наконец, кивнул Бугай.

– Я, – вызвался Денис.

Дмитрий взглянул на него с благодарностью. Так уже проще. Так не страшно. Он поднялся и, пошатываясь, ушел из зала.

Алевтина появилась в комнате через несколько минут.

– Черти, всю правду им подавай, – недовольно бросила она, присаживаясь на пол. – Устроили допрос. Что знаю, откуда. Достали!

– Ты слишком умна для девушки, – устало пробормотал Дима, не поднимая головы.

– Сочту за комплимент, хоть это и выглядит, как мерзкий шовинизм. Мне страшно за тебя. Как ты пойдешь? Ты болен, истощен. Сколько суток ты толком не ел? На поверхности вовсе не так просто, как тебе кажется.

– Скажи что-нибудь менее очевидное, – буркнул юноша. – Не могу я вашу уховертку есть, как представлю, меня выворачивает.

– Я тоже не могла. Погоди, попробую тебе помочь. Съесть хотя бы тарелку тебе все равно придется, я не позволю тебе так уйти, упадешь в голодный обморок и сам станешь едой.

– Тебя спросить забыл, – огрызнулся Дмитрий и осекся. Посмотрел на девушку. – Прости. Ты права, конечно. Спасибо.

Аля взглянула на него почти с жалостью.

– Хочешь дружеский совет? Искореняй в себе привычку считать себя умнее и лучше других. Не для людей, плевать на всех. Для себя.

– Доктор Менгеле много лет внушал мне, что я значительно превосхожу всех жителей бункера, – медленно сказал Дима, думая о своем.

– Вспомни, где ты оказался. Больно было падать? По лицу вижу, что больно. Перестань превозносить себя. Упав с табуретки, встанешь, отряхнешься и пойдешь дальше. Но если тебя бросят с крыши дома – разобьешься насмерть.

– Чувство собственного превосходства – это так приятно…

– Смотреть с крыши на город внизу – тоже прекрасное занятие. Но стоит недоброжелателю толкнуть – и конец.

– Ты интересно рассуждаешь. Кто ты такая? – юноше стало не по себе от пронзительного взгляда собеседницы.

– Тебе не стоит этого знать. По крайней мере, пока.

– В моем бункере я всегда все знал.

– Ошибаешься. Тебе было известно то, что тебе позволили.

– Откуда бы тебе это знать?

– Я слишком хорошо представляю, кто такие военные, и что за структуру они могут построить. И вместе с тем, в их отлаженной системе слишком много брешей. Даже начальники бункеров не знают всего – только то, что могут увидеть. Не поэтому ли убежище Теплоцентраль перестало существовать? Ах, да. Не поэтому ли перестал существовать