Лида стояла неподвижно, сжав кисти рук возле груди.
– Лид, что там?
– Не знаю Таня. Но мне страшно.
– Лида, ты посмотри, пожалуйста, за лотком. Я взгляну и приду, расскажу. Хорошо?
– Хорошо, Таня. Но мне страшно.
– Ладно, подруга. Присмотри, – и, отодвинув штору, быстро вышла.
На асфальтированной дорожке лежал Наоки Саяро. Те же остановившиеся проницательные глаза сквозь узкую щель век, те же длинные волосы. Его лицо смотрело в отрезок голубого неба над головами любопытных, обступивших его по обе стороны прохода. Спутанные волосы лоснились в луже крови, вытекающей из-под затылка. Все казалось неправдоподобным. Она подумала, что это какая-то ошибка. Не может быть, чтобы здесь в этом греховном месте валялся Великий Йог. С этой мыслью, оцепенев, она медленно отошла, словно боясь открыться окружающим в причастности к убийству, которого не совершала. Потом в голове вспыхнул жар, и она бросилась к своему лотку.
Вторая половина рабочего дня прошла тягостно. Татьяна с трудом дождалась конца. Марат не приходил. Даже за выручкой. Успел ли встретиться он с Наоки Саяро, неизвестно. Приходил следователь. Назвал себя Евгением Константиновичем. Расспрашивал. Она сказала, что это был Великий Йог. Она видела его всего лишь один раз в Общине. Следователь оставил визитку, и попросил позвонить, если что-нибудь она захочет добавить к тому, что сказала. Когда он ушел, Татьяна подумала, что она теперь скажет в Общине собратьям и Лене? Что Наоки Саяро убили. Кто и зачем? Кому нужен святой человек, несущий людям прозрение и счастье? Следующее занятие будет только на той неделе. В субботу. До нее нужно еще как-то дожить.
Только здесь в Общине она обретала умиротворение. А не дома в Харькове на шестом этаже в коммуналке, где пьяница-мать иногда приходила и забирала у нее энергию дебошем – последнее, что оставалось у нее после рабочего дня. Там другого места не было, где бы ждали ее в любое время под любым предлогом.
Глава 5
Марат заметил его. Он стоял в проходе между двумя рядами прилавков, длинноволосый – не видно плеч – и сквозь тонкий прищур японских глаз смотрел в неопределенном направлении. Покупатели так не смотрят. Это «Горилл», как его вначале назвал Толик. Попался. Приподняв руку, Толику он дал условный знак заходить сзади. Марат шел на него в упор. Нужно было рассмотреть его подробней. Чтобы потом не спутать его в городе с такими же, обезьяноподобными. Но японец в пяти шагах среди толкающихся покупателей, уловив его, Марата лицо, резко повернулся и столкнулся с Толиком. Одним взмахом руки Толик положил японца на асфальт и скрылся. Марат растолкал толпу, увидел лежащего «клиента» лицом вверх со спутанными волосами, лужицу крови на асфальте, быстро окаймляющую затылок и с огорчением сделал вывод: жмурик.
Потом, вернувшись в вагончик – заброшенный салон от Икаруса на отшибе, – в диком гневе схватил тщедушного Толика за петельки и стал вытряхивать из онемевшего парня банальный ответ: «зачем он его замочил»?
– Да он вытаскивал пушку!
– Какую пушку, Тощак! Я был рядом. Все видел.
– Видел? А ты видел его лицо, когда он обернулся?
– В заднице мне нужно его обезьянье лицо, Тощак. Мне он нужен был живой.
– Да он оборотень, Марат. Оборотень. Когда он повернулся ко мне, я увидел рыжую морду... и без волос. Марат чтоб мне...
– Закрой хлебало, – Марат с досадой отбросил Толика в угол на пустую картонную тару. – Что будем делать, сука?! Я тебя спрашиваю! Да если Виктор Павлович узнает, он тебя пропустит через мясорубку, мудило. Ты это понимаешь?! А с меня три шкуры сдерет.
– Но это был не он, – держась за ушибленное плечо, – распинался Толик.
– Заткнись, – тихо проговорил Марат, – я видел, когда подошел. Это японец, как ты говорил, с длинными черными волосами.
– Марат, – Толик встал и, примиренчески подойдя ближе, вымолвил, – и я тоже это заметил. Но как только он обернулся, лицо его тут же изменилось. Марат, чтоб мне...
– Сказал, заткнись.
Они долго молчали. Потом Марат спросил:
– Ты уверен, что это не твоя обезьяна, которую ты видел перед нашим подъездом до взрыва дома?
– Марат, можешь быть спокоен. Этот мужик оборотень. Я таких встречал!
– На каком этаже ты был и что ты там делал?
– Да говорю тебе...
– Заткни хлебало, Тощак. Иначе я тебе сам его заткну и мало не покажется! Что ты там делал?
Толик застеснялся, потянул.
– Понятно, – сделал вывод Марат. – Она тоже видела? Где она сейчас?
– Ее увезли в тринадцатую больницу.
Глава 6
Домой Татьяна пришла поздно. Шаталась по улицам, не помнит где. Нужно было поесть, но ей не хотелось. Она открыла дверь. Встретила пронзительная тишина. Лучшая мелодия на земле – тишина. Она никогда не надоест.
Татьяна зажгла свет, подошла к зеркалу. Из глубины комнаты смотрело чужое сморщенное лицо. Такой она себя не помнит. Она была красива. Была... Молодое лицо сохранялось, пока жила с мужем. Следила за собой. Вовремя ела, вовремя ложилась спать, вовремя отдавалась, вовремя вставала на работу, вовремя... Что еще вовремя? Тогда это было нужно. Нужно было ребенку, мужу... Кому еще? Кому-нибудь постороннему, какой встретит, посмотрит, заговорит. Для чего это нужно было всем? Тогда. И для чего сейчас? После того, как было. К чему она и все пришли? К тому, что вокруг, на что смотреть до смерти невыносимо. Это оно, то самое – предназначение человека? Выходит, за этим и родилась, чтобы увидеть, как цивилизованные люди убивают святых. А святые безропотно отдают свои жизни при жизни своим палачам. В этом их предназначение? И ее тоже.
За окном, широким на всю стену, сохранившимся со времен, когда вкусы архитекторов еще не извратила советская власть, кричали в предвечерних сумерках дети, играя в прятки. Они тоже родились, чтобы выполнить свое предназначение. Они, эти маленькие, как прусаки, последователи своих родителей, кажутся такими с высоты шестого этажа...
Хорошая высота. Эта, не та, что была в панельном доме в Харькове, где они жили с Робертом на четвертом. Эта гарантирует. Здесь высота потолка три метра. Тогда не получилось, получится сейчас. Если терпения не хватит.
Ведь что такое жизнь? Жизнь в широком смысле – это процесс потребления и отдачи, как выражался Роберт. Может быть, у каждого когда-нибудь настает момент отдачи. Вот как у нее сейчас.
Но сейчас лучше не смотреть вниз. Лучше в небо. Она давно не видела звезд, ей не для кого было поднимать голову и на
