Она была просторна и чудесно озарена солнцем. Но и тени здесь было предостаточно. С одной стороны – орешина, с другой – тополя и какие-то кусты. Вид с обнаруженного мною, невидимого с дороги уступа, открывался поистине грандиозный.
Все ущелье, с запада на восток просматривалось во всей своей неописуемой красоте. Вниз по течению Акбулака уходили одна за другой неприступные, с отвесными склонами горы. Самые дальние терялись в легкой дымке, и уже не видно было на них ни сумрачных скал, ни цепляющихся за каждую пядь плодородной почвы арчовников, виднелись только их темные силуэты на фоне блеклого, выцветшего от зноя неба.
Повернувшись в противоположную сторону, я увидела хребет водораздела между Акбулаком и Тереклисаем; ближе к уступу, но все же довольно далеко – лесные дебри Большой поляны и желтые скалы над нею. Еще ближе – пасеку Мадонны и Кости и давно покинутый старый лагерь с Белым камнем на берегу. А далеко внизу в белой пене, в хрустальных брызгах, клокотал и уносил свои воды к Чаткалу неистовый Акбулак.
Я немного успокоилась и снова прошлась по площадке. Чудо, среди кустов и путаницы ежевики вдруг обнаружился наполовину разрушенный и почти сровнявшийся с землей, сложенный из дикого камня фундамент. Давным-давно, а, впрочем, быть может, совсем недавно, здесь явно пытались что-то строить. Я выбралась на дорогу и побежала в лагерь.
- Идем, Кирилл, ты должен это увидеть!
Не отпуская его руки, я влекла, волокла, тащила, вела его за собой. Мы примчались на место, прошли сквозь кусты ежевики по уже проторенному пути, спустились вниз, очутились на свободном пространстве, и у Кирилла, как и у меня, захватило дух.
Но вскоре Кирилл Владимирович пришел в себя и произнес одно, роковое слово:
- Вода!
Увы, питьевой воды в этом месте не было. А к реке спускаться вниз по обрыву далеко и небезопасно. Мы вернулись в лагерь, размышляя вслух и прикидывая, как выйти из положения, и даже подумали, а нельзя ли отвести в нашу (да-да, уже в «нашу») сторону вдоль дороги небольшой рукав от главного ручья, питающего луг. Но этот нелегкий вопрос упирался в серьезные переговоры с лесниками, и мы, все еще сомневаясь и споря, отложили его на «потом», так как стало известно, что после обеда мне покажут другой участок, возможно, менее привлекательный, но зато воды там будет в избытке. При этом Кирилл хитро прищурился с видом, мол, это секрет, и сейчас он больше ничего не добавит.
После обеда я помыла в реке посуду, Наташа уложила сына на раскладушку на дневной сон (во флигеле мы больше не жили, полностью перебрались в палатку), сама села под дерево с книжкой, а мы отправились вдвоем искать обетованную землю.
Он повел меня через луг, в сторону Костиной пасеки. Там, в головах огороженного участка, мимо штакетника, пролегала тропинка к берегу, к глубокой и мрачной купальне под темной скалой. Мы не любили ее и редко сюда приходили, - она постоянно находилась в тени. С утра солнце заслоняла скала, после обеда – высокие деревья. Вода в ямине казалась в сто раз холодней, чем во всей остальной реке.
Но поскольку вся она стекала в купальню, чуть ниже по течению, Акбулак можно было легко перейти вброд. Что мы и сделали, и очутились на другом, таинственном берегу. Полоска суши была узка, сразу за нею вздымались горы. Было уютно, тепло и как-то по-особому одиноко. Мы прошли с десяток метров вверх по реке и обнаружили густые, выше человеческого роста, заросли мяты.
Чтобы пройти дальше, нам пришлось немного отогнуть стебли с чистыми, мягкими, бархатными листочками и нежными сиреневыми соцветиями. Оттого, что до них дотронулись и пошевелили всю поросль, воздух тут же пропитался ни с чем не сравнимым, ментоловым ароматом. Еще несколько шагов вперед и я внезапно остановилась в восхищении.
В этом месте путь Акбулака пролегал над скальным дном, светлым, чуть тронутым желтизной. Терпеливая река веками омывала камень, и он поддался, сгладился и образовал просторную, глубокую ванну. Вода в ней была насквозь пронизана светом, на дне неторопливо шевелились увеличенные во много раз солнечные блики от мелких волн, даже не волн, легкой ряби на ее поверхности. Скользнул на воду принесенный неведомо откуда желтый листок (осень в горах наступает рано) и поплыл, как маленькая лодочка, медленно приближаясь к берегу, потом причалил и замер на месте. Со стороны потока, в самом глубоком месте купальни река нанесла слой мельчайшего, белого, собранного в гармошку песка.
Я смотрела на это диво и чувствовала только одно: если я немедленно не погружусь в эти животворные, волшебные воды, это будет самой страшной ошибкой в моей жизни.
Скинула платье, осталась в купальнике, потом подумала, сняла и его. Я почувствовала, что одежда осквернит, разрушит очарование минуты.
На какой-то миг показалось, будто я - единственная на свете женщина, а на берегу остался мой единственный на свете мужчина с застывшей, все понимающей мудрой улыбкой.
Не спеша, принимая на жаркое тело холодную, сияющую воду, зашла в глубину, и остановилась лишь, когда пальцы ног начали потихоньку отрываться от светлого, видимого до мельчайшей прожилки на вымытом камне, дна.
Минуту, две, вечность, не знаю, сколько времени я простояла на месте, вытянувшись в струнку, чуть поводя для равновесия руками, потом повернулась и также, не спеша, ступая по ровному, чуть шершавому основанию скалы, стала выходить на берег.
Наверно Ева в своем Эдеме точно так, выходила когда-то из первозданных вод, из беломраморных уединенных лесных купален.
Я оделась, и мы еще некоторое время постояли на месте, не в силах сразу расстаться ни с мгновеньем, ни с местом. Потом, снова, но уже с другой стороны бухточки, раздвинули глухие заросли мяты, миновали их и молча отправились дальше, прыгая с камня на камень вдоль берега.
- Куда ты ведешь меня? – нарушила я молчание, и внезапно, не дожидаясь ответа, крикнула, - остров! Ну, разумеется, мы идем на
