Но удивительное и непостижимое, во всей этой истории заключалось в другом. Как, каким образом мог двухлетний Сережа распознать змею, если он до этого случая ни одного, ни живого, ни мертвого щитомордника не видел?
ДВЕ ПОЕЗДКИ В НОЯБРЕ
Как ни стремились мы на следующий год на Акбулак, ничего не вышло. Весна выдалась дождливая, в горах сходили оползни и сели, нашу дорогу, где смыло в реку, где завалило камнями и глиной. Приходилось ждать, пока ее расчистят, и проведут заново, врезаясь бульдозером в израненные склоны.
Тогда мы обратили наши взоры на Бричмуллу, и два лета подряд, пока строили дорогу, купались в Чарваке и чудесной речке Коксу.
Первый год поначалу сложился не совсем удачно. Мы сняли небольшой, поросший травой участок сада на берегу Чарвака, поставили палатку, железную печку, раздвинули складной стол, раскинули кресла, и, довольные и счастливые, приступили к отдыху.
Поутру я выходила за калитку на бережок, бросалась в голубую, теплую воду и уплывала вдаль. К хозяевам сада приходила соседка, доверительно шептала:
- Вы ей (то есть мне) скажите, может она не знает, там глубоко.
Сережка воды боялся. Мы уговаривали его искупаться, а он истошно орал:
- Аулы! Акулы! – и ни за что не хотел даже ножки мочить.
Тогда мы поставили на мелководье таз, набрали в него воды, набросали резиновых игрушек, ребенок важно погрузился на «корабль», стал плескаться и шлепать по воде ладошками, и все остались довольны.
Но злой рок подстерегал нас – в Чарваке стал стремительно повышаться уровень. Каждый день мы отползали со своим скарбом все дальше и дальше в огород, переносили палатку. Рыхлая земля плохо держала колышки, тент без конца провисал, но полая вода и тут настигала, а вслед за паводком зарядили проливные дожди. От дождей мы сбежали в Ташкент, потом вернулись и переселились в другой сад на берегу Коксу.
На следующий год дорогу так и не построили, тогда мы, уже умудренные опытом, сняли в Бричмулле комнату в гостеприимном доме у сестры Саидберды. Сережа подрос, акул он больше не боялся. Мы с Наташей привязывали его пояском к надувному кругу, плыли через затон на солнечный мыс, там загорали на траве-мураве.
Но вот наступила ташкентская золотая осень, и до нас стали докатываться благоприятные вести о состоянии дороги на Акбулак. В середине октября позвонил Саидберды, и сказал, что на кордон можно ехать.
Я и Кирилл были теперь свободные люди, пенсионеры, Наташа еще нигде не работала, заканчивала на заочном отделении филфак и растила сына, мы дружно посовещались и решили, во что бы то ни стало, ехать, не дожидаясь дождей и перемены погоды. Собрали инвентарь, загрузили автомобиль и двадцать седьмого октября покатили в горы.
Это была не первая наша осенняя поездка. Однажды в далеком восемьдесят третьем году удачно выпали свободные дни на ноябрьские праздники. Что-то там, как всегда в таких случаях перенесли с четверга на пятницу, короче говоря, набралось полных пять выходных.
Ехали на двух машинах, мы с двенадцатилетней Наташкой и Скворцовы с Таней. Никита не поехал, у него намечалась вечеринка с друзьями, школьные мероприятия – обязательное присутствие на демонстрации по случаю очередной годовщины Великой революции. Мы оставили его в гордом одиночестве, чему он бесконечно обрадовался. И то сказать, взрослый парень, шестнадцать лет.
В тот год Скворцовы обзавелись «новым» «Запорожцем», они так и различались – «горбатый» и «новый». «Новый» сверкал всеми оттенками яичного желтка, но Вадим воздержался и не стал называть машину «Антилопой-Гну», боялся прослыть эпигоном.
Выехали рано утром, хоть погода не предвещала ничего хорошего. Небо хмурилось, изредка сеялся мелкий дождик, взрослые даже хотели отменить поездку, но девчонки дружно заорали «не-е-ет!», и мы рискнули.
Перед подъемом на Чарвак остановились на совещание. Небо приобрело угрожающий свинцовый оттенок, мы долго с сомнением вглядывались в нависшие тучи, но все же решили не отступать.
И не прогадали! После перевала небо над водохранилищем очистилось, стало проглядывать солнце, все воспрянули духом и довольно скоро оказались перед подъемом на Пальтау. Тут, остановились, и, покинув водительские кресла, Вадим и Кирилл стали совещаться.
- Знаешь – сказал Вадим, - давай-ка ты – первый. Кто знает, вдруг, тебя еще выталкивать придется. «Горбатый», он такой, на него надежды нет.
Кирилл Владимирович, смиренно согласился, высадил нас, сел за руль и… тихонько, на первой скорости, слегка подпрыгивая и покачиваясь на щебне, преспокойно взял подлый крутой подъем.
- Ты смотри, - удивился Вадим, - а я был уверен, - он застрянет.
Сел в машину, завел мотор, и лихо поехал через неширокие по осеннему времени ручьи прямиком к подножию горки. А мы стояли и смотрели ему вслед. Перед подъемом он разогнался, рванул, доехал ровно до середины и заглох.
- Так я и знала, - сказала Вера, - этот хваленый «новый» никуда не годится. Говорила ему, оставь старую машину, оставь «Чебурашку» - нет…
Мы поднялись к Вадиму, дружно налегли на задок автомобиля, напрягли наши хилые мышцы, и совместными усилиями помогли осрамившемуся «новому» сдвинуться с места и продолжить движение, но теперь уже без форсу, послушно, как оно и положено в горах по неписаному уставу.
- Ты понимаешь, - оправдывался он потом перед Кириллом, - если бы я шел на первой, я бы ни за что не заглох. Эх, - похлопал он ладонью по капоту виновной машины, - подвел, брат, подвел. Где ты, моя «Чебурашечка»! Но, черт возьми, согласитесь, этот салон все же комфортнее!
Пряча усмешку, все полностью согласились с Вадимом, расселись по местам, поехали дальше, и спустя два часа прибыли на кордон.
Пустить нас во флигель Алик не имел права. В те годы геологические хоромы были еще ухоженные; как говорится, при хозяине. После долгих уговоров он открыл тесную прихожую. Мы расстелили на полу матрасы, в головах сложили недельный запас провианта, - места хватило только-только, чтобы плотно улечься на манер сардинок в консервной банке, но зато имелась крыша над головой и относительное тепло по ночам.
Один за другим потекли чудесные осенние дни. Неяркое солнце тихо сияло сквозь вереницы высоких перистых облаков. По утрам, дождавшись восхода, мы гуськом шли по тропинке на откосе (это потом там проложили бетонную лестницу) к Саргардону. Обломив у берега тонкие пластинки льда, умывались над мелководьем. Руки становились красные, как лапки у гуся, лицо начинало гореть.
После завтрака уходили в поход в сопровождении огромной собаки Хасана Терентьевича. У пса по местному обычаю, «для злости», были обрезаны уши и
