5

– Нет, мы, конечно, можем пойти проторенным путем. Тысячу раз ходили, пойдем и в тысяча первый, – сказал Антон.

– Я не пойду. Ни сегодня, ни двадцать восьмого, – сказал Лёнчик.

– Ты и прежде не ходил, да. А что это изменило? Здравствуй, здравствуй, Новый год! (версия номер семь – первое сентября – старый, допетровский Новый год).

– Так если ничто ничего не меняет, зачем ходить?

Допослезнание – штука коварная. Завтрашний день порой виден чётко, а порой – как в тумане. А бывает, что свое завтра видишь в тумане, а чужое – чётко.

Туман вероятности. Наши проигрывают канадцам то в основное время, то в овертайме, то по буллитам, но всегда проигрывают.

Двадцать восьмое мая тоже в тумане. Где туман – можно и побродить. Ежик идёт к медвежонку. Иногда очень хочется заблудиться. Но не получается. Все дороги ведут в четвёртый класс.

– И потом, мы это ведь обсуждали – как проникнуть в училище? Мы ж не взломщики-рецидивисты, а там везде замки.

– Я продолжала тренироваться, – сказала Ольга. – Много. Теперь смогу. С вероятностью пятьдесят на пятьдесят.

А вот и джокер. Игра перешла в овертайм. В прошлый раз она оценивала свои шансы в сорок пять процентов.

– А инструмент? – поинтересовался Лёнчик.

– Дедушкин. Как и прежде. Он, когда на пенсию уходил, со службы взял набор отмычек. На память, ну, и пенсию пополнять.

Ну да, Олин дедушка – криминалист ещё из советского времени.

– Тогда я иду, – сказал Лёнчик. – Можно и сегодня завершить цикл. Так или иначе.

– Так или иначе, – повторил Антон. И Ольга. А Никита промолчал. Просто кивнул.

6

В Смирнове-Каменецком уличное освещение выключали в полночь. В девять вечера включали – в мае, понятно, – а в полночь отключали. Экономия.

Поэтому собрались они в половине первого. Ушли из дома. Обувь на резиновом ходу, тёмная одежда, у каждого по фонарику. И, на всякий пожарный, ножики-выкидушки. Очень острые. Прямо банда какая-то. И в прошлый раз брали, и в позапрошлый, и поза-поза… Ни разу не пригодились, так, может, потому и не пригодились, что брали.

Антон зашёл за Лёнчиком, вдвоем – за Никитой, втроём – за Олей. Маршрут проверенный. Не в первый раз идут. А в последний, нет – не попробуешь, не узнаешь.

Смирнов-Каменецкий – не маленький. Для уездного города, понятно. Население уменьшается, а площадь нет. Потому дорога заняла почти час.

Училище стояло наособицу, окруженное небольшим парком. Ограда старая, чугунная, с царского времени. А ворота открыты. На всякий пожарный. Теперь в буквальном смысле.

Прошли.

В парке тишина. Училище закрыто, общежитие кварталом дальше, каменецкая шпана парк не жаловала, почему – неизвестно. Хотя почему неизвестно? Боятся. В девяностые годы тут была большая стрелка. На двадцать персон. Банда западных и банда восточных. Пришли, устроили разборку – и пропали. Сказка, городская легенда. Никто поименно не называл ни западных, ни восточных. И в газетах того времени об этом ни слова, а в девяностые годы газеты писали всё, что хотели. Ну, почти всё.

Но им тоже было неуютно. Всем четверым. Неспроста же Лёнчик ходит с пятого на десятый. Чувствительный он, Лёнчик.

Ничего удивительного. Безлунная ночь, темнота, откуда уюту взяться. Конечно, и непонятные шорохи присутствуют, и меж лопаток зудит от пристального чужого взгляда, и внутренний голос настойчиво шепчет «беги домой, дурак» – как и полагается в ужастике про подростков, которые бродят по ночному городу, вместо того чтобы спать. Но и шорохи, и внутренние голоса, и зуд меж лопаток – пустое. Когда в двадцатый раз. Или в двухсотый. Сейчас подойдут к двери, Ольга поковыряется в замке минут двадцать или тридцать, скажет «не вышло», и все пойдут туда, куда зовет внутренний голос. Домой.

Пошли они не к парадному входу. К служебному. В свете налобного фонарика, работающего в зелёном режиме, было видно, что училищу не помешала бы бригада штукатуров и маляров. Но с императрицы не спросишь. А у мэра денег нет.

Служебный вход неприметен, железная дверь о двух замках, окрашенная в цвет стены.

Барабанная дробь, смертельный номер, слабонервных просят отвернуться: Оля покоряет замки. С ударением на «и». В прошлый раз не получилось. Что ж, четыре года прошло. За четыре года многое можно сделать. Экспедиция Магеллана обогнула планету, Советский Союз разгромил гитлеровскую Германию, школе пообещали капитальный ремонт крыши на будущий год. То есть пообещали в пятнадцатом, а будут ремонтировать в девятнадцатом. Хотелось бы увидеть.

На оба замка у Оли ушло шесть минут. Сразу видно, что не баклуши била, а училась, училась и училась.

Дверь открылась без скрипа. И правильно, к чему скрипеть.

Они прошли внутрь. Как всяким порядочными витязям, пришлось выбирать – идти на пролёт вверх, в первый этаж, или вниз, в цокольный. Выбрали цокольный. На первый, парадный этаж через две недели пойдут, белым днём. Если наступит тот день.

Спустились. Ничего интересного. Длинный коридор, по обе стороны двери. Фонариками можно светить, не опасаясь, что какой-нибудь нежданный прохожий увидит свет в окне. Нет прохожих. Вспомнилось: людей на день открытых дверей пришло немало, в актовом зале речи слушали, по первому и второму этажам экскурсию водили, а вот в подвал пошли только они. Антон, Лёнчик, Никита и Оля – если в алфавитном порядке. Самые любопытные? Да, им обещали показать… обещали показать…

– Специальные саркофаги, в которых хранилось тело Ленина, – сказал Лёнчик. И уверенно пошел вдоль по коридору.

Ну да, саркофаги. Только почему во множественном числе? Кажется, у Ленина были дублеры. Для опытов.

Остановились в конце коридора перед широкой двустворчатой дверью. И опять два замка. Заперт оказался лишь один, пять минут Олиной работы. Вот и освоила специальность. В жизни пригодится.

Стали спускаться в подвал. Лестница в три пролёта, каждый пролёт по двенадцать ступенек.

Тут уже все фонари включили – и налобные, и ручные. У каждого по два. А то в кино у героев-идиотов вечно фонари ломаются.

Восемь фонарей – восемь лучей.

Подвал они узнали. Тот самый, из кошмаров.

Сейчас, правда, ужаса особого не чувствовали. Немножко страшно, и то больше потому, что они, как ни посмотри, здесь незаконно.

Но и манящего восторга тоже ни на грош. Единственно надежда, что вдруг да удастся выскочить из колеи. Но хилая она, надежда, прозрачная, дунь – исчезнет.

И да, в коридоре не то чтобы дуло, а движение воздуха ощущалось. Тянет ветерок. Естественная вентиляция.

Опять двери, все железные, выкрашенные шаровой краской. И стены тоже. И потолок. Высокий потолок, однако.

Они подошли к нужной двери. Так им помнилось, что эта дверь – та самая. За которой финал эпизода, жуткий и влекущий.

А ничего особенного они по-прежнему не ощущали.

Замерли. Прислушались. Ничего. Ан нет, слышно. Плеск какой-то. Будто в бассейне кто-то плавает. Или в ванне.

– Может, канализацию