Выходим на этаже, где явно идёт ремонт. Лежат мешки. С цементом?

Не знаю, слишком странный запах. В углу стоят козлы из тёмного тяжелого на вид дерева, свисает с потолка проводка.

Корженёв с портфелем – коричневый, потёртый, тот, что получил от кого-то в клубе. Перешагиваем через сложенные в дверном проёме декоративные панели – на них вырезаны раззявленные в крике детские лица, – идём сквозь пустые стылые комнаты.

Корженёв отодвигает шуршащую пластиковую завесу. Комната освещена подвешенной к потолку «времянкой». В центре сидят кругом десять человек в коричневых балахонах. К бритым головам присосались скользкие на вид полупрозрачные трубки-черви. Они огромны. Хлюпающие, мерно сокращающиеся тела исчезают в темноте под потолком. Внутри полупрозрачных туш клубится чёрно-красное.

Похоже, что меня сейчас стошнит.

Корженёв расстёгивает портфель, достаёт громоздкий свёрток. Раскатывает на полу – это чехол, полный странных, очень старых на вид инструментов. В левую руку он берет широкий изогнутый нож, покрытый полустёртыми знаками, в правую – квадратную склянку толстого стекла. У неё откидывающаяся крышка, как на банках с вареньем, и мне становится от этого очень смешно.

Сдерживаюсь, чтобы не захихикать. Корженёв делает шаг и аккуратно перерезает червя прямо над головой одного из сидящих.

Подставляет склянку, в неё с мерзким хлюпаньем шлёпается комок сероватой слизи. Еще один.

Доктор закрывает склянку, ставит её на пол. Садится на корточки, придерживает за плечи человека в балахоне – тот заваливается на бок, страшно белеют закатившиеся глаза.

В руке Корженёва пробирка – в такие берут кровь. Он ловко проводит лезвием по шее человека в балахоне. Там, где сонная артерия. Кровь почему-то бежит вяло. Она почти чёрная, густая, комковатая. Не может быть такой крови у человека.

Пробирка наполняется, он затыкает её, прячет в карман.

Спокойно собирает инструменты, прячет склянку со слизью и командует:

– Теперь уходим.

Но идёт почему-то не к лифтам, а дальше – в тёмный, пахнущий сырым цементом коридор. Я иду следом. Меня трясёт. Прислушиваюсь – нет, это не предчувствие, не то, что было на платформе.

Это потому, что минуту назад врач, который собирал мой мозг, вскрыл артерию кому-то, похожему на человека, и оставил умирать.

А с чего я взял, что умирать?!

Доктор открывает незаметную, запачканную цементом дверь и кивает:

– Проходите.

Делаю шаг и жмурюсь от солнца.

Мы стоим во дворе, рядом с песочницей мальчик стучит красным мячом в серый асфальт.

Пахнет пыльной листвой.

Неделю Корженёв не выходит из своего кабинета. Требует, чтобы я все время был рядом, – сижу в комнате напротив, читаю, смотрю телевизор, брожу по Сети, дурею от скуки.

Пытаюсь найти хоть какие-то зацепки, следы Изнанки, голова пухнет от идиотских фальшивок и творчества сумасшедших.

Лишь на одном сайте, где люди делятся крипипастами, натыкаюсь на историю, похожую на ту, что случилась со мной. Когда что-то в серых лохмотьях скреблось в соседские двери.

Пытаюсь связаться с человеком – пользователь удалил свой аккаунт.

Тупик.

Корженёв входит без стука.

– Собирайтесь, едем.

Оказывается, уже глубокая ночь. Едем через центр, спускаемся на Яузскую набережную, сворачиваем у Электрозаводского моста. Мимо Семёновской, мимо Измайловского комплекса – это же родные места. Интересно, куда его понесло?

Останавливаемся у заброшенного кинотеатра «Первомайский». Вот это да. Именно тут я увидел серые полотнища с присосками.

– Следите внимательно, – бросает Корженёв. Вижу, Незаметный вцепился в руль так, что пальцы побелели.

– Идите за мной. Стойте чуть позади и не отвлекайтесь, слышите?

Мне не нравится, как он говорит. Так приказывают слугам. А я – не слуга. Но Корженёв считает иначе.

Идём туда, где я видел плывущих в воздухе слизняков.

Ночи уже холодные, я ёжусь, передергиваю плечами, чуть не теряю Корженёва в тумане.

Тумане? Откуда он сейчас?

Белёсые клубы расходятся, мы оказываемся в ватном коконе. Из которого выходит сутулый мужик в ватнике и кирзовых сапогах. Шмыгает носом, сипит.

– Принес, значит. Это хорошо.

Корженёв делает шаг назад:

– Туманщик, я отдам это только Хозяйке.

Туманщик скалится. Зубы у него редкие и жёлтые. Он молча кивает и скрывается в серой дымчатой стене.

Стена тает.

Справа – глухая потрескавшаяся стена кинотеатра, вдоль неё батарея пустых бутылок.

Слева – тёмный прямоугольник спящей девятиэтажки высовывается из-за деревьев.

Корженёв вертит головой.

Я не замечаю, как появляется Хозяйка.

Просто ночная темнота становится чуть плотнее прямо перед доктором и делает к нему шаг.

Темнота говорит низким женским голосом:

– Ты принёс. Отдай.

Корженёв роется в портфеле, достаёт склянку, протягивает.

Тонкие бледные пальцы с синими ногтями гладят крышку, склянка исчезает в темноте.

– Я смотрю, у тебя новая канарейка, – коротко смеется Хозяйка и исчезает.

Пока едем назад, Корженёв внимательно смотрит на меня, когда думает, что я не замечаю. А я вижу. Но – молчу.

Мне очень страшно.

Корженёв так и не говорит ни слова, пока мы не заходим в жилой корпус института. Его квартира на втором этаже, моя на первом.

У лестницы он жмёт мне руку, заглядывает в глаза и доброжелательно говорит:

– Большое спасибо. Ваша помощь неоценима. Уверен, ваша работа поможет не только мне. Но и многим людям. Вашему сыну, например. У вас очень хороший мальчик.

Он уходит, а я остаюсь стоять в пустом холодном вестибюле.

Снова тянутся пустые дни и бессонные ночи.

Я хожу по комнате и думаю. Выйти в город я теперь не могу. Корженёв требует, чтобы я постоянно был рядом, в конце коридора частенько маячит Неприметный, о каждом шаге надо докладывать, а ночью охрана никого не выпускает – прямой приказ директора. Кстати, а кто этот директор, которого никто никогда не видел? По любому вопросу люди приходят к Корженёву.

Канарейка… Канарейка… Птичка, которую шахтёры брали с собой, чтобы она им сигналила, не скопился ли где метан или угарный газ. Очень полезная работа. Нужная. Жаль, птичка погибала. Всегда.

А еще я вспомнил о том, что таких как я, по словам доброго врача, трое на всю Россию. И что живут они тихо и счастливо. Не вязалось это с «новой канарейкой»…

Как только Корженёв переселил меня в институт, я получил пропуск с пометкой – «свободный проход». Его я и вертел сейчас в руках. Корженёв вызывал меня и ночью, никто не удивится, что я иду в главный корпус. А по дороге к нему можно и задержаться. И заглянуть в небольшое одноэтажное строение, куда время от времени заглядывал Неприметный.

Что-то там было очень интересное, и это что-то добрый доктор старался не афишировать. Я обратил внимание, что даже видеокамер над входом не было. Чтобы информация не попала на посты наблюдения?

Долгое время я старательно убеждал себя в том, что это не моё дело. Но слова Хозяйки и нехорошее упоминание сына сделали меня очень любопытным. И очень осторожным. Так отчего не начать с маленького домика, окруженного липами?

Пропуск сработал.

Внутри темнота. Нет даже дежурного освещения. Лишь в дальнем конце коридора пробивается едва