Меня возмутила несправедливость всего этого.

– Но ты же пытался спасти жизнь другого человека. Разве это справедливо?

– Поверь мне, у меня было достаточно времени, чтобы обдумать этот вопрос. Зато, – тут он неожиданно издал короткий смешок, – все остальные на самом деле жалеют, что я оказался среди них. Похоже, поскольку в тот момент, когда утонул, я был так твердо уверен, что спасусь, я чувствую себя далеко не таким несчастным, как все остальные. Они никогда прежде не имели дела с более или менее довольным Зависшим. И просто не знают, что со мной делать.

– Зависшим?

– Так мы называем несчастных, застрявших в этом нашем полубытии, не находясь ни среди мертвых, ни среди живых.

– Выходит, вы обречены провести вечность, борясь с чувством глубокой несчастности? Неужели у вас нет никакого выхода? – Говоря это, я пыталась скрыть испытываемый мною ужас.

– Что ж, это весьма интересный вопрос, – признал он. – Именно его я задал одним из первых. Ключ ко всему этому вот здесь.

И он поднял руку к моему лицу, чтобы я увидела амулет на его запястье. Камень переливался и играл в солнечном свете.

Я вопросительно подняла брови.

– В твоем амулете? Но как?

– Когда мы познакомились с остальными, они показали нам их. Все время, пока мы с Кэтрин блуждали по городу, амулеты уже надели на нас, мы просто не осознавали этого, потому что они были скрыты под нашей одеждой. – Он замялся. – Их невозможно снять, они не снимаются; я, например, свой даже не чувствую. Он как будто стал частью меня.

Эти слова вызвали у меня приступ паники.

– Значит, и мой амулет сделает то же самое со мной? – прошептала я. – Не следует ли мне снять его, пока я еще могу это сделать?

– Не знаю. – Его голос был тих, и в нем звучала тревога. – Думаю, поскольку ты получила амулет не обычным способом, не так, как мы, с тобой не случится ничего дурного, но этот вопрос я еще не решился задать никому.

Он отвел глаза, как будто не смея встретиться со мной взглядом.

– О, – выдала я вполголоса, удивленная как тем, что он сказал, так и его странной реакцией. Казалось, он что-то скрывает, что-то про амулет. – Так почему же они есть у всех вас? – спросила я. – Вы пользуетесь ими, чтобы общаться с другими Зависшими?

– Да нет. То есть… ну немного; мы чувствуем, когда кто-то из нас рядом. Так остальные узнали, что мы скоро придем к собору. – Он украдкой бросил на меня взгляд, потом снова отвел глаза.

– И это все, что делают амулеты? – подтолкнула его я, проводя пальцем по своему браслету. Сейчас он выглядел безвредным, поверхность камня была спокойна.

По его лицу стало видно, что в нем борются противоречивые чувства. Это явно самый важный вопрос, и было очевидно, что ему ужасно не хочется на него отвечать. Мы несколько секунд просидели молча, пока он боролся с собой. Наконец он откашлялся, словно приготовившись произнести речь.

– Мы пользуемся нашими амулетами… – Он снова замолк, потом, видимо, пришел к окончательному решению. – Мы пользуемся амулетами, чтобы забирать у людей радостные мысли и счастливые воспоминания, – торопливо выпалил он. – Если мы перестаем делать это регулярно… – его голос понизился до шепота, – то впадаем в состояние невероятной тоски.

Он понурил голову, словно ему было стыдно.

Он явно чего-то недоговаривал – то, что он сказал, было совсем не так ужасно. По правде говоря, я чуть не рассмеялась – так нелепо это звучало, – но вид его понуренной головы остановил меня. Стало очевидно, что он считает это очень серьезным.

– По-моему, в этом нет ничего такого уж плохого, – небрежно сказала я. – Люди ведь не замечают, если вы забираете у них копию того, что содержится в их голове, а если они ни о чем не подозревают, то это же не может причинить им вреда, разве не так?

Он поднял голову и посмотрел мне в лицо затравленными глазами.

– Ты не понимаешь. Мы – и я – не просто снимаем копии. Мы полностью забираем у людей счастливые воспоминания. Мы их воруем.

Я почувствовала, как от потрясения у меня отвисает челюсть.

Но я быстро взяла себя в руки.

– Стало быть, вы забираете у людей их счастливые воспоминания навсегда, чтобы не чувствовать себя несчастными?

– Да, – тихо прошептал он.

– И как, вам удается сохранить воспоминания? Эти мысли? Вы знаете, в чем они состоят? – Я внезапно вспомнила собственные мысли о нем и вновь услышала, как он говорит, что не может читать их. – Ты сказал, что не можешь знать, о чем я думаю.

Он обхватил голову руками, и его голос в моей голове замолк. Я видела, что он что-то говорит, но он не смотрел на меня.

– Кэллум, – мягко позвала его я, – ты должен вернуться. Я больше не могу тебя слышать.

Он рывком вскинул голову и посмотрел на свои руки, как будто они могли действовать сами по себе. Затем быстро занял прежнее место.

– Прости, просто я на минуту забыл, что мой амулет должен оставаться в том же положении, что и твой. Я еще никогда не пробовал говорить об этом ни с кем, и рассказывать об этом немного… трудно.

– Я понимаю. Нам некуда спешить, поэтому просто расскажи мне столько, сколько хочешь. – Я старалась сдерживаться, хотя на самом деле сгорала от любопытства – так мне хотелось выяснить, на что способен его амулет и что ему известно о моих мыслях.

На его лице появилось слабое подобие улыбки.

– Ты реагируешь на это очень спокойно. Я ожидал совсем другого.

– Ну, – я попыталась рассмеяться так, чтобы смех казался достаточно веселым, – ты же не собираешься украсть мои воспоминания, верно?

– Нет, нет! Ничего подобного! Я бы никогда этого не сделал! Я бы никогда не отнял у тебя того, что тебе дорого. – В его взгляде я увидела запальчивость. – Даже думать об этом не смей!

– Значит, у нас с тобой все в порядке. И беспокоиться не о чем. – Я улыбнулась, стараясь убедить себя в том, что так оно и есть, и заставить его успокоиться.

– Расскажи об этом. Мне правда хочется в этом разобраться, но оставайся на месте, ведь мне нужно тебя слышать. – И я ободряюще улыбнулась.

Его ответная улыбка растопила бы мое сердце, если бы оно и так уже не принадлежало ему. Он выглядел таким ранимым и в то же время решительным.

– Я не заслуживал встречи с тобой, – прошептал он, прижимая свою голову к моей. Я почувствовала легчайшее прикосновение, и у меня опять замерло сердце. Но я не могла бы сказать, замерло ли оно от волнения или от страха перед тем, что мне предстояло сейчас услышать.

Воровство

Он