Я протянула руку, чтобы попытаться утешить Кэллума, но ничего не могла ни сказать, ни сделать, чтобы облегчить его боль. И я продолжала беспомощно ждать. Наконец он возобновил свой рассказ.

– Она долго не могла успокоиться, а когда немного пришла в себя, мы принялись бродить. Мы бесцельно брели по городу, не зная, что нам теперь делать. Ни она, ни я не помнили ничего из того, что было до… падения в реку. Кэтрин знала, что хотела умереть, я знал, что пытался ее спасти, и еще знал, что она моя сестра, но кроме этого, мы не знали ничего. Мы не имели ни малейшего представления о том, кем были раньше, где жили и что делать дальше.

Я увидел купол собора Святого Павла и ощутил необъяснимое желание пойти туда. Я не знал, почему меня так тянет внутрь, а знал только, что должен пойти именно туда. Я повел Кэтрин в ту сторону, что было нетрудно, поскольку она почти совсем уже перестала обращать внимание на то, куда мы идем.

Подойдя к собору, мы очутились в гуще толпы. Ощущение было странным – тело пронизывало чувство покалывания, когда сквозь меня кто-то проходил. Я пристально вглядывался в этих людей, но они явно ничего не замечали. Иногда кто-то из них вроде бы вздрагивал, но этим все и кончалось.

К этому времени Кэтрин уже совсем расклеилась. У нее были безумные глаза, и она постоянно бормотала себе под нос, что должна умереть. Я продолжал крепко держать ее за руку, боясь, как бы она не убежала. Толпа еще больше выводила нас из колеи. Чем больше людей проходило сквозь нее, тем больше она заводилась, и, наконец, начала истошно кричать на них. Они продолжали идти, не видя ее и не слыша воплей.

Я пытался удержать сестру, оберегая ее от нее самой, поскольку было очевидно, что другие люди не могут причинить нам никакого вреда. Думаю, это также дало мне какую-то конкретную задачу – я должен был заботиться о ней вместо того, чтобы думать о том чудовищном положении, в котором мы оказались. Я заставил ее остановиться и посмотреть на меня, убедить, что, крича на людей, она своему горю не поможет. В конце концов она немного притихла, и мы стали подниматься по лестнице, ведущей к главному входу в собор. Здесь тоже было многолюдно.

Я помню, как посмотрел на скульптуры, украшающие фасад собора, и подумал: почему же меня так тянуло сюда? – Кэллум улыбнулся этому своему воспоминанию и слегка тряхнул головой. Когда он снова посмотрел мне в лицо, я увидела в глубине его глаз страдание.

– Тогда я и увидел тени впервые, их было не меньше сотни, стоящих на верхней ступеньке лестницы – длинная вереница таких же, как мы.

Я ахнула.

– Как ты смог это определить?

– Они все смотрели на одно и то же – на нас. А ведь с тех пор, как мы вылезли из воды, никто из остальных не удостоил нас даже беглым взглядом. Но еще больше меня потрясло то, что все они стояли совершенно неподвижно, между тем как сквозь них шли и шли туристы. Я сжал руку Кэтрин и показал ей на них, и она бросилась бежать к ним по ступенькам, плача и умоляя бесстрастную вереницу ответить. Она перебегала от одного из них к другому, дергая за одежду и непрестанно крича одно и то же: «Что вы сделали? Что со мной случилось»? Они стояли и терпеливо ждали, когда она утомится и перестанет кричать. Я сначала смотрел, а потом подошел к ней, когда она бессильно опустилась на каменные плиты перед этим рядом незнакомцев.

Они все чем-то похожи друг на друга. У них одинаковые выражения лиц, и хотя одежда оказалась разная, поверх нее все они были одеты в одинаковые плащи с капюшонами. – Он пощупал свой плащ. – У всех них был целеустремленный вид, как будто их объединяла какая-то общая цель, и никому в соборе не было ни малейшего дела до стенаний Кэтрин.

Когда она наконец затихла, из центра вереницы вышел приземистый мужчина и поднял руку, словно для того, чтобы сразу отмести любые наши вопросы.

– Мне жаль, что вы столь многое потеряли, но здесь вы желанные гости, – объявил он. – Среди нас уже много лет не появлялись новые лица. Постарайтесь успокоиться. В том, чтобы вести себя подобным образом, нет никакого смысла.

Я осторожно приблизился к нему, стараясь не показывать страха и, приветствуя его, говорить так твердо, как только смогу. Ко мне он, похоже, отнесся с большим сочувствием, чем к Кэтрин. Позднее я выяснил: он терпеть не может бурные проявления эмоций, так что поначалу мы произвели не очень-то благоприятное впечатление. – И Кэллум улыбнулся мне печальной улыбкой.

Я попыталась улыбнуться в ответ, но у меня не очень-то получилось. Все это было слишком странно, слишком чудовищно и слишком… невероятно. Но он рассказывал это с такой страстью, что я ни на секунду не усомнилась в его словах.

– Эти люди проводили нас внутрь собора и объяснили, что с нами произошло. – Он снова замолчал и посмотрел прямо мне в лицо. – Насколько им стало известно, все они были людьми, утонувшими в реке Флит. Как и мы.

Я уставилась на него непонимающим взглядом.

– Но… но ты же сказал, что бросился в Темзу. И, ради бога, где именно находится эта самая река Флит?

– Именно таков оказался и мой первый вопрос. Флит когда-то была большой рекой, которая текла из Хэмпстеда и впадала в Темзу, но с годами ее постепенно застроили, и теперь на ней стоят здания и проходят дороги. В наше время она почти совсем не видна.

Я продолжала вопросительно смотреть на него:

– Но тогда как же…

– Я понимаю, – перебил он, – все это ужасно чудно. Похоже, вся вода, которая еще течет по реке Флит, вливается в Темзу через водопропускную трубу, находящуюся точно под мостом Блэкфрайерз. Когда я схватился за лестницу и подтащил к ней сестру, я перенес нас обоих из Темзы в более теплые воды Флита, и этого оказалось довольно. – Он опять сделал паузу и посмотрел на меня перед тем, как опустить глаза. – Что-то в этой воде, какое-то ее свойство не дает тебе умереть сразу. Вместо этого ты застреваешь в том чудовищном полубытии, в котором я пребываю сейчас.

Так что мы с Кэтрин не были ни живыми, ни мертвыми, мы просто зависли между двумя мирами. Но хуже всего то, что нам было суждено существовать вечно с тем чувством обреченности, которое мы испытывали, когда осознавали, что