– Я, собственно, хотел поговорить с вами о делах, – перешел между тем к сути посол. – Как вы смотрите, графиня, – поклон, – кавалер, – еще один поклон, – на то, чтобы посетить Российскую империю? Петербург, Москва, может быть, Киев…
– А разве мне не запрещен въезд в вашу страну, господин посол? – притворно удивился Август.
– Императрица София лично приглашает вас приехать в Россию, Август. И вас, графиня, разумеется. Вас вместе и каждого в отдельности.
«Даже так? – отметил Август. – Вместе или по отдельности? Что ж, посмотрим!»
– Официальное приглашение или неофициальное? – полюбопытствовал он, сделав крошечный глоток коньяка.
– Официальное, – улыбнулся граф и, достав из секретера, передал Августу опечатанный цветным сургучом пакет. – Вот, ознакомьтесь, Август! Все более чем официально!
Что ж, так все и обстояло. Сломав печати, Август добрался до письма. Это, как и сказал граф Новосильцев, было личное послание императрицы Софии, которая, насколько было известно Августу, такими письмами не разбрасывалась. Однако неизвестно еще, что тут ценнее – факт написания письма или его содержание, – поскольку императрица не просто приглашала кавалера де ла Аури и графиню Консуэнскую посетить Россию и быть там ее, Софии, личными гостями. Она предлагала Августу занять вакантную должность действительного члена Академии наук по разделу высшей магии и, «если таково будет желание профессора Огда», должность личного советника императрицы с получением гражданского чина 2-го класса – действительный тайный советник[40].
– Что там? – спросила Теа, откровенно наслаждавшаяся своим кофе с коньяком.
– Позволите, Vasilii Petrovich? – вопросительно посмотрел на посла Август.
– Разумеется, Август! Все, что посчитаете нужным! – многозначительно улыбнулся граф Новосильцев.
– Прошу вас, дорогая. – Август передал письмо Теа и снова повернулся к послу.
– Что-то еще на словах? – поинтересовался он.
– Подъемные в размере десяти тысяч рублей и, кто знает, может быть, много чего еще, если придетесь ко двору…
Новосильцев помолчал, предлагая Августу вполне оценить сказанное, взглянул на Теа и снова повернулся к Августу.
– Соглашайтесь, Август! – сказал он, не скрывая улыбки. – У нас хорошо! Императрица веселая! Зима белая! Водка крепкая. О женщинах умолчу, иначе меня графиня со свету сживет…
– Ia postaraus, – «мило» улыбнулась Теа.
– Ну я, собственно, об этом и говорил… – добродушно кивнул граф. – Кстати, меня отзывают на родину. А у меня в Петербурге дворец в центре города, и половина его – ваша, господа! Конюшня, кареты, сани для зимней езды… Погуляем! На охоту съездим… У меня в пригородном имении псарня… На лося сходим, на волков, на кабанов… Или вот можно медведя из берлоги поднять. Красота! И не скучно, графиня! Вы уж поверьте! Опера, балы едва ли не каждый день, фейерверки… Отдыхать некогда будет!
– Поедем в Россию? – Отличный вопрос, и главное в нем то, что подразумевается «поедем вместе». Могла ведь спросить и по-другому, но сформулировала именно так.
– А ты что думаешь?
Разговор состоялся только тогда, когда никто не мог их услышать: в карете по дороге от «Русского дома» к «Итальянскому подворью» – дорогой гостинице, где обычно останавливались богатые итальянцы, не имевшие в Генуе собственного жилья.
– Не знаю, – задумалась Теа. – Петербург… Звучит соблазнительно. Особенно для меня. Ты же понимаешь?
– Понимаю.
– Ну вот, ну вот… – покивала Теа. – И хочется, и колется… и мама не велит. В общем, не знаю даже, что и сказать.
– Эта их София, в чем ее интерес? – спросила после короткой паузы.
– Трудно сказать, – пожал плечами Август. – Она любит блеск и славу.
– Кто их не любит!
– Собирает редкости, диковинки, все дорогое и блестящее.
– Одним словом, сорока.
– Тоже верно, – согласился Август. – Но, с другой стороны, ты, может быть, еще не обратила внимание, но здесь, в Европе, Россию исторически считают варварским государством…
– Хочешь сказать, императрица выеживается за наш счет?
– Любопытное слово, – улыбнулся Август. – Мне думается, я уловил его смысл, но…
– Хочет всем нос утереть? – А вот это уже намеренно.
Теа временами использует крайне странные слова и выражения. Иногда произносит их по-русски, – так, что ее вообще никто не понимает, – но обычно в дословном переводе на французский или итальянский. И чаще всего делает это непреднамеренно, просто в силу живости ума. Однако в других случаях – в зависимости от обстоятельств – использует эти обороты сознательно, с умыслом, желая подчеркнуть свою непохожесть на других или что-то еще, в чем Август пока до конца не разобрался.
– Если я тебя правильно понял, то да, – кивнул Август. – Украшает фасад, так сказать. Говорят, Петербург красивее Парижа и уж точно богаче. Дворцы, театры, трактиры… И, разумеется, университет и Академия наук. Публичная библиотека, императорская галерея, мосты, монументы, храмы и прочие достопримечательности. Так что, возможно, дело именно в том, чтобы показать всем этим «бургундцам», кто нынче настоящий европеец. Но возможны и другие варианты.
– Что насчет некоей проблемы, которую может разрешить только сильный колдун? – рассуждая вслух, предположила Теа.
– Тоже возможно, – согласился Август. – Венценосцы любят такие поручения.
– Допустим, поручили. Что приобретаешь в этом случае ты?
– Деньги…
– Зачем тебе нужны деньги? – в очередной раз удивилась женщина, отказывавшаяся принимать его доводы, потому что не желала понимать мотивы. – У нас же достаточно денег. А если удастся стребовать долги с де Верже и Корвинов, станем вообще неприлично богаты!
– Невозможно быть неприлично богатым! – усмехнулся Август очередному перлу Теа.
– Ты меня понял! – отмахнулась она.
– Это твои деньги, Теа, – объяснил Август очевидное. – Я знаю, ты не жадная, и поэтому я непременно воспользуюсь твоей добротой, если не будет другого выхода. Но пойми, я хотел бы иметь свой собственный источник дохода.
– Они так много платят? – сменила тему женщина.
Это она тоже умела: мгновенно менять тему разговора, если ей не хотелось продолжать прежнюю.
– Не думаю, – ответил на ее вопрос Август. – Хорошо, но не чрезмерно. Однако русский двор предоставляет массу других возможностей разбогатеть.
– Вообще-то любопытно, – задумчиво произнесла женщина. – Петербург, императрица София…
– А у вас? – осторожно спросил Август, почувствовав, что момент позволяет хотя бы отчасти удовлетворить давнее любопытство. – Как случилось, что у вас республика?
– Ну как случаются республики? – грустно усмехнулась в ответ Теа. – Сначала заводятся большевики, затем случается революция, а уж потом возникает республика. А у вас что, как-то иначе?
– У нас революций не было ни разу, – признал Август, позорным образом растерявшийся от слов Теа.
– Что, серьезно? Не было? Нигде?
– Не было, – подтвердил Август. – Нигде. А кто такие эти большевики?
– Скучно живете, – покачала головой женщина, словно и не услышала вопроса. – А у нас полно! В Англии, в Америке, во Франции, еще где-то, ну а потом и в России. Byl tsar, da ves splyl. Великая Октябрьская Социалистическая революция называется.
– Социалистическая? – нахмурился Август, пытаясь понять, что бы это значило. Корень слова был знаком и понятен, но в целом…
– Не бери в голову! – привычно отмахнулась Теа.
– Хорошо, беллиссима, как скажешь! Хотя постой… что ты сказала про Америку? Какая Америка? Где революция?
– В английских колониях, – пожала плечами Теа. – Здесь ведь тоже есть английские колонии. Нью-Йорк… хотя нет: это же, по-здешнему, Новый Амстердам. Значит, колония Нидерландов. Но все равно. Есть же еще Вирджиния, Новый Орлеан… Я всех не помню: история, уж извини, – не мое.
– А
