– Спасибо, Август! – неожиданно сказала Танья, глядя на него набирающими силу изумрудными глазами Теа.

– За это не благодарят! – возразил Август. Он уже понял, что, несмотря ни на что, он продолжит ее любить, но, увы, это будет неразделенная любовь.

– Вы меня не поняли. – Она села в постели и улыбнулась. – Вы очень вовремя об этом сказали. В самый трудный момент. За это и спасибо.

Одеяло сползло вниз. И Танья предстала перед Августом в тонкой батистовой рубашке, которая ничего толком не скрывала. Во всяком случае, не впечатляющую грудь Теа д’Агарис, на которой туго натянулась полупрозрачная ткань.

– Наверное, я вас тоже люблю… Извини, за «наверное», но так будет честнее.

Странным образом, ее фраза прозвучала необидно, не вызвала разочарования. Слова Таньи были искренними, вот в чем дело. И еще, она впервые позволила себе обратиться к нему на «ты».

– Ну, – сказал Август, стараясь не смотреть на грудь женщины, – это даже больше, чем я мог мечтать еще минуту назад. Во всяком случае, если ты меня не прогонишь, у меня будет шанс исключить из этой формулы слово «наверное».

– Будет, – кивнула она в ответ. – Я от тебя, Август, никуда не денусь. Да и не хочу никуда деваться. А сейчас иди и распорядись, пожалуйста, чтобы накрывали на стол. Ужасно есть хочется. Вот просто смертельно. Я в таком состоянии даже про любовь думать не могу, – улыбнулась она. – Но сначала я должна… Ну ты понимаешь, наверное. Я только приму ванну, оденусь и сразу же приду. Хорошо?

Танья вышла к столу почти через час. Голодна или нет, но – со слов Маленькой Клод – женщина принимала ванну долго и со вкусом, нежилась в горячей воде, думала о чем-то, мечтательно улыбаясь, и пила крепкое и сладкое ледяное вино[35]. Потом сидела перед зеркалом, пока камеристка расчесывала ей волосы и сооружала прическу на вечер. Выбор платья и драгоценностей тоже потребовал некоторого времени. Однако оно того стоило. За столом Танья появилась в платье из золотого и пунцового шелка и в колье с золотистыми топазами и красными бриллиантами. В ушах рубиновые серьги, на указательном пальце правой руки тяжелый перстень с большим красным бриллиантом. Красива, уверена в себе, чуть иронична и, разумеется, аристократически изысканна. Она с видимым удовольствием принимала галантные ухаживания Августа, улыбалась и смеялась, слушая шутки и комплименты, много ела и еще больше пила.

Кролик в кисло-сладком соусе, жареные дрозды, фаршированные улитками и трюфелями и гарнированные пюре из белой фасоли, и, наконец, традиционный пирог с дикими голубями. Само собой, сыры и десерт. Сладкий мускат и неразбавленное соломенное вино[36] со швейцарской границы.

– Ах, – сказала Танья, вставая из-за стола, – как хорошо! Даже депрессия прошла.

– Что такое «депрессия»? – задержал Август ее руку в своей.

– Меланхолия. – Она посмотрела ему в глаза и, приблизившись, поцеловала.

Коснулась губами губ и тут же отстранилась. Улыбнулась.

– Август…

– Я…

– Пожалуйста, перестань называть меня Таньей.

– А как тогда?

– Как и было. Я Теа, Август. Так тому и быть.

Часть вторая

Дама Пик. Четыре месяца спустя

Глава 1

Предложение

Генуя, двадцать второе сентября 1763 года

Четыре месяца прошло, но порой Августу казалось, что он познакомился с Теа только вчера. А о том, чтобы понять эту женщину, разобраться в ее мотивах и побуждениях, и речи не шло. Слишком сложна. Никогда не однозначна и характер непростой. Женщина, в которой искренность, иногда доходящая до детской непосредственности, невероятным образом сочетается со скрытностью и намеренной холодностью. То же и в отношениях. Август доподлинно знал, что что-то такое возникло между ним и Теа едва ли не с первой их встречи, когда и объясниться-то по-человечески не могли за неимением общего языка. Но позже и на словах все было сказано. В ту памятную ночь, после Большого летнего бала, он ей прямо сказал, что любит, тем более что она сама его об этом спросила. Он сказал: «Я вас люблю», – она ответила: «Наверное, я вас тоже люблю». Чего же, спрашивается, еще? Но вот поди ж ты, четыре месяца после объяснения, а спят по-прежнему в разных покоях. И не то чтобы Теа требовала принесения брачных обетов или еще чего-нибудь в том же роде. Вовсе нет. Просто попросила подождать, и Август – впервые в жизни – не настаивал. Не хочет близости – значит, есть причина. Просит не торопить события – что ж, Август готов ждать. Любовь – это ведь не только страсть, да и нежность проявляется не только в постели.

Этим утром встретились, как обычно, за завтраком. Теа вышла к столу буквально через минуту после того, как в обеденном зале появился Август. Не раньше, но и не позже. Вошла с привычной уже улыбкой на губах и изумрудным блеском в зеленых глазах. Выглядела превосходно. Мало того что красавица, так ко всему красавица свежая и отдохнувшая, хотя прошедший вечер и изрядную часть ночи они с Августом провели на балу в палаццо Конти. Впрочем, Теа была не только красива, она находилась в отличной физической форме. Каждый день совершала верховые прогулки, предпочитая мужское седло дамскому, и не менее часа фехтовала то с Августом, то со специально нанятым для такого случая учителем. Вообще, как оказалось, Теа фехтовала едва ли не с раннего детства, хотя стиль у нее был более чем странный, да и фехтовала она, по-видимому, не на шпагах. На уточняющий вопрос ответила коротко, что училась драться прямым обоюдоострым корейским мечом и даже двумя сразу, хотя с одним у нее получается лучше. Вот такая женщина и такой странный мир, из которого она пришла. Она по-прежнему не любила вспоминать прошлое и о своем родном мире говорила мало и с неохотой, но кое-что все-таки возникало «между словами и жестами», и это кое-что многое могло сказать вдумчивому исследователю и о ней, и о ее странном мире.

Теа вела себя более чем сдержанно и за четыре месяца, что они провели под одной крышей, не позволила ни себе, ни Августу ничего лишнего. Несколько поцелуев не в счет, но во всем остальном – благовоспитанная дама. В каждом движении и в каждом слове, что бы о ней ни думали окружающие. А думали они о ней то, что и должны были, видя, как они с Августом ведут себя на публике, и при этом зная, что живут они тоже вместе. Но вот что любопытно: подпорченная репутация женщину, похоже, нисколько не волновала. Ей всегда было важнее то, что она сама о себе думает, нежели что думают о ней сторонние наблюдатели.

Многие вещи она на публике не афишировала. Например, то, что отлично знает математику и физику. Но умела она и многое другое из того, что, прямо скажем, было странно для столь образованной и воспитанной дамы. И позволяла себе многое, о чем и не догадывались те, кто судачил