Она не ответила, и он вдруг подумал, что победа далась слишком дорогой ценой. И всю эту цену, похоже, заплатила одна Теа. И тогда возникает вопрос: нужна ли ему, Августу Агду, такая победа, если платит за нее кто-то другой? И кто он такой как человек, кавалер и колдун, если готов такую победу принять? Темные колдуны зачастую люди скверные, это так. Но «зачастую» не означает «всегда», и Август как раз был из тех, кто, никогда не ограничивая себя в целях и средствах их достижения, всегда ясно видел, где проходит грань между благородством и мелочной мерзостью. В конечном счете именно это определяло его поступки как кавалера и колдуна. И сейчас его сомнения были вызваны не тем, что он изначально задумал и осуществил нечто, что можно было бы назвать мерзким, непорядочным, бесчестным. Вовсе нет! Напротив, оглядываясь сейчас назад, он видел, что совершил – по незнанию и самонадеянности – всего лишь ошибку, но никак не запланированную подлость. И тем не менее Танья – сейчас он подумал о женщине именно так, – заплатила за их общий успех куда больше, чем он.

– Теа! – Август хотел увидеть ее глаза, услышать голос, почувствовать нерв. Он не мог и дальше смотреть на ее окаменевшее лицо.

И женщина откликнулась. Она открыла глаза. Нахмурилась, словно пыталась понять, где она и что с ней произошло. И видимо, в конце концов вспомнила, потому что в следующее мгновение ее зрачки расширились, как если бы она увидела нечто ужасное. Но Теа не закричала и не сделала попытки защититься от неведомой напасти руками. Она заплакала.

Сначала слезы медленно вытекали из глаз и торили дорожки по потерявшим краски щекам. Потом полились быстрее. И еще через мгновение она уже беззвучно рыдала, заливаясь слезами и разевая рот в немом крике.

Боги!

Она рыдала. И единственное, что мог в этой ситуации сделать Август, это пересесть к Теа, обнять ее и прижать к себе сотрясаемую рыданиями женщину. Так что весь долгий путь до дома она проплакала у него на груди. Безутешная, беспомощная и беззащитная перед тем, что на нее обрушилось. Одна в этом огромном, чужом для нее мире…

А потом они приехали в замок, и, вырвавшись из его защищающих и оберегающих объятий, Теа пробежала через весь дом насквозь и выскочила на лужайку, полого стекавшую с холма «под ноги» ближайшим деревьям леса. Остановилась на полпути к опушке, вскинула руки вверх – и с чистого рассветного неба неожиданно ударили молнии. Они были невероятны, эти молнии. Голубые с фиолетовым отливом и настолько мощные, что даже на расстоянии волосы у Августа встали дыбом. А они все били и били, попадая в открытые, обращенные к небу ладони Теа, и она их принимала. Стояла неколебимо среди грохота – гром гремел не переставая – и ослепительного сверкания молний, и, казалось, этой рукотворной грозе не будет конца.

Август смотрел на Теа, не в силах оторвать взгляд; потрясенный, восхищенный, поверженный той первозданной мощью, которой, как оказалось, была способна повелевать женщина. Он не боялся. Страха не было, потому что страх и восхищение несовместимы. Но при этом Август не решался подойти к Теа, не смел вмешиваться в то, что происходило сейчас с ней и вокруг нее. А потом все сразу закончилось. Гром затих и молнии больше не били с чистого неба, а Теа лежала на траве и не двигалась.

Она оставалась без сознания почти двенадцать часов, придя в себя только в первых вечерних сумерках, но подниматься с постели не захотела. Предпочла ничего не менять, коротко попросив служанок оставить ее в покое. Так что когда Август, вежливо постучав в дверь и не дождавшись ответа, вошел в спальню, он застал Теа все в том же положении – неподвижно лежащей под летним шелковым одеялом, подтянутым под самый подбородок. Взгляд ее был устремлен в потолок. Лицо спокойное.

«Похоже на смерть, – вздохнул про себя Август. – Но, слава богам, все-таки не смерть».

– Добрый вечер! – осторожно поздоровался он.

– Перенервничала… – Голос у Теа был тихий, едва слышный.

– Да, это было крайне тяжелое испытание, – согласился Август, вспоминая события Большого летнего бала.

– Иногда мне казалось, что я – она…

– Вы и есть она…

– Нет, не она, и вы это знаете. – Женщина все так же неподвижно лежала на кровати и смотрела в потолок. – Мне было страшно, Август… А потом стало одиноко. Такое смертельное одиночество… Такая тоска…

– Я понимаю. – Август не был уверен, что до конца понимает то, что испытывает Теа, но, во всяком случае, он старался это понять.

– Не понимаете. – Она повернула наконец голову и посмотрела на Августа. – Я хотела умереть, но даже молнии меня не берут. Что же мне теперь делать?

– Жить! – твердо ответил Август и неожиданно понял, что все самое важное он должен, не откладывая, сказать ей именно сейчас. Сейчас или никогда.

– Теа, – сказал он, глядя ей прямо в глаза, – я… Честно сказать, я впервые не знаю, как выразить свои чувства. Но я хочу, чтобы вы знали. Вы никогда не будете одиноки, если, конечно, вам не наскучит мое общество. И дело не в тех выгодах, которые я могу получить с вами, через вас, благодаря вам. Я просто всегда буду рядом… Если вы не возражаете, я буду рядом и сделаю все, что вы сочтете необходимым. Все, что вам понадобится… Все!

– Август, это вы мне так в любви объясняетесь?

Сказать по правде, он не понял, в чем смысл этого вопроса, зачем Теа его задала. Ирония? Сарказм? Насмешка? Или, может быть, растерянность… Или, напротив, ожидание? Шаг навстречу?

– Да, Теа. – Он не нашел в себе сил улыбнуться и не захотел превратить, возможно, самый важный разговор в своей жизни в шутку. – Да, это объяснение в любви. Не очень изящно, – пожал он плечами, глядя на замолчавшую женщину. – Не слишком романтично. Совсем не в моем стиле, но боюсь, что, если не скажу сейчас, все станет только хуже… Почему вы молчите? – спросил он после долгой паузы, в течение которой Теа только молча смотрела на него широко открытыми глазами.

– Я жду, – коротко ответила она на его вопрос.

«Ждет? – удивился Август, едва ли не сбитый с толку странным ходом их разговора. – Чего?»

Впрочем, задав себе этот вопрос, он уже знал, чего, возможно, ожидает от него женщина. Ведь самого главного он ей так и не сказал.

– Я вас люблю, Танья!

Сказать это оказалось непросто, хотя раньше Август легко объяснялся в любви и делал это так часто, что слова практически потеряли свой изначальный смысл, превратившись во всего лишь формулу начала отношений. Однако сейчас все было иначе, и, может быть, потому он впервые за долгое время назвал женщину ее настоящим именем, что любил он не Теа д’Агарис, а именно Танью. Истинный смысл этих простых слов – «Я вас люблю!» – заключался в том, что человек, женщина –