«Черная Мать, у него нет зубов…»
Мариэль снова взмахнула рукой. Кожа юноши снова покрылась ранами. На ногах открылись длинные рваные порезы, спина уже была изрублена в фарш. На полу вокруг него собиралась лужа крови. Хлынули артериальные всплески, рисуя в воздухе блестящие безумные узоры. И хоть ему наверняка было невыносимо больно, юноша все равно не издал ни звука. Аколиты с ужасом наблюдали, как Мариэль взмахивала руками, снова и снова кромсая плоть Тиши. И все это время он сохранял молчание, словно уже умер.
Шли минуты. Влажный звук рвущейся плоти. Барабанная дробь капель крови. Тишь превратился в кровоточащее месиво. Голова безвольно повисла. Кровь стекала по ногам в темную алую лужу. Не может же это длиться вечно? Мия повернулась к Эш и прошипела:
– Они его убивают!
Эш покачала головой.
– Смотри.
Мариэль продолжала свою грязную работу, кровавая улыбка расплывалась все шире и шире. Тишь слабо забился в цепях, но он уже был практически без сознания. И когда Мия смогла пересчитать все ребра под его рваной кожей, когда показалось, что еще один невидимый удар – и ему конец, Достопочтенная Мать подняла руку.
– Достаточно.
Ткачиха глянула на Друзиллу, и улыбка мгновенно померкла. Но затем Мариэль медленно поклонилась и с явной неохотой опустила руку.
– Брат мой, брат любимый, – прошепелявила она.
Адонай шагнул вперед, убрав гладкие белые волосы с лица. Альбинос что-то ласково и музыкально прошептал, словно пел себе под нос. Слова эхом отдавались по залу, как пение хора в Гранд Базилике. И, под завороженным взглядом Мии, кровь, собравшаяся у ног Тиши, начала движение.
Поначалу подернулась рябью от несуществующей вибрации. А потом медленно, лениво поток алого начал стекаться по полу к ногам юноши, пока тот бился и содрогался, подниматься по нему и затекать обратно в нанесенные Мариэль раны. Мия взглянула на лицо вещателя, бледное, как у трупа. Глаза мужчины из привычно розовых стали кроваво-красными. Он улыбался в экстазе.
Мариэль подняла руки, встав рядом с братом, и принялась плести ими в воздухе, как швея за кровавым ткацким станком. И пока Тишь брыкался и дрожал, открыв рот, с блестящим от пота лицом, его раны одна за другой начали закрываться. Влажная изрубленная плоть. Ужасные полосы и разрывы. Все они смыкались, пока на коже безмолвно извивающегося юноши не осталось ни единой царапины.
Тишь повис на цепях, по его подбородку стекала слюна. Все это время он оставался в сознании. Каждую секунду. Аколиты смотрели на него со смесью ужаса и восхищения.
Десницы сняли с него оковы, накинули мантию на гладкие плечи.
– Отнесите его в спальню, – приказала Друзилла. – Он освобожден от завтрашних занятий.
Десницы повиновались, подняли Тишь и потащили его из зала. Достопочтенная Мать посмотрела на собравшихся аколитов, по очереди останавливая взгляд своих голубых глаз на каждом из них. Обличье матроны исчезло, материнская забота мгновенно испарилась. Это – обнародованный убийца. Та же женщина, которая сидела сложа руки, пока лорд Кассий и его люди пытали ее аколитов в темных камерах Годсгрейва. Та же женщина, которая приговорила восьмерых своих учеников к смерти с улыбкой на лице.
– Надеюсь, в дальнейшей демонстрации нет нужды, – сказала она. – Если еще одного аколита обнаружат за пределами его комнаты после девятого удара часов, он испьет из той же чаши. Хотя в следующий раз, возможно, я позволю ткачихе Мариэль полностью погрузиться в процесс.
Достопочтенная Мать спрятала руки в рукава. Поклонилась.
– А теперь можете идти спать, дети.
Мия проснулась задолго до звона колоколов, уставившись в стену. Исполненная решимости вернуть силу рабочей руке, она взялась за работу: отжималась у подножия кровати, подтягивалась на двери. Через пару минут ее локоть молил о пощаде, но Мия не сдавалась, пока на глаза не накатили слезы. Наконец, в бессилии рухнув на пол, она лежала и пыталась отдышаться, проклиная ублюдка Солиса.
Затем, выскользнув из комнаты, направилась к купальне. Когда проходила мимо спальни одного из аколитов, то услышала удар и звук разбившегося стекла. Мия остановилась у двери; изнутри раздались еще удары.
– …Любопытной Варваре нос оторвали…
– Считай это праздным любопытством.
– …Ты слышала, что оно сделало с кошкой…
Мия прижалась ухом к двери.
Та резко распахнулась, и Мия испуганно отпрыгнула. Там, во мраке, она увидела Тишь. С красными глазами. Бледной кожей. Прекрасное лицо было исполосовано дорожками от слез. Он был без рубашки и вспотел от усилий. В комнате творился хаос. Ящики были перевернуты и разбиты об стены, постельное белье превратилось в клочья. Мия изучающе посмотрела на юношу. Гибкий и накачанный. Гладкая грудь. Не считая нескольких синяков на запястьях, на его теле не осталось признаков пыток Мариэль и Адоная.
Он уставился на нее. Губы поджаты. В глазах бушует ярость.
– Прости, Тишь, – сказала Мия. – Я услышала шум.
Тот ничего не произносил. И не шевелился.
– Ты в порядке?
Никакого ответа. Только холодный взгляд влажных от слез глаз. Она вспомнила, как он выглядел вчера, с откинутой головой и оскалом, обнажающим беззубые десны. Поэтому он никогда не разговаривал? Как он потерял все зубы? Мог ли он вырвать их себе для подношения, чтобы получить доступ в Церковь?
Оба продолжали стоять без движения. Тишина звенела громче, чем колокола, объявляющие о неночи в Годсгрейве.
– Мне жаль, – выдавила Мия, – что они так с тобой поступили. Это было жестоко.
Юноша слегка склонил голову. Еле заметно пожал плечами.
– Если когда-нибудь захочешь об этом поговорить…
Тишь невесело ухмыльнулся.
– В смысле… – Мия запнулась. – Напиши об этом. Если захочешь. Я рядом.
Он посмотрел ей в глаза. И, шагнув назад, покрутив ушибленным запястьем, захлопнул дверь прямо у нее перед лицом. Мия отпрянула, едва избежав очередной травмы носа. Спрятала большие пальцы за пояс и пожала плечами.
– …Что ж, все прошло просто блестяще…
– Ну, попытаться-то можно было, – сказала она, шаркая по коридору.
– …Это была какая-то уловка?..
– А что, неужели мое неравнодушие настолько возмутительно?
– …Не возмутительно. Просто бессмысленно…
– Слушай, только потому, что мне нет от этого пользы, не значит, что мне должно быть все равно. Его пытали, Мистер Добряк. И хоть у него не осталось шрамов, это не значит, что они не оставили на нем след. Все, как и сказала Наив. Здесь стоит присматривать за тем, что мне дорого.
– …Дорого? Этот юноша ничего для тебя не значит…
– Я знаю, что должна относиться к нему как к сопернику. Я знаю, что всем нам не хватит мест, чтобы стать Клинками. Но
