Приверженность.
По правде говоря, она не была до конца уверена, что действительно верила. С неба за ней наблюдает бог Света? Мать Ночи считает ее грехи? Если волны затягивали на дно матроса, случалось ли это потому, что он не сделал должного подношения Леди Океанов, или Леди Бурь была не в настроении? Или же это просто случайность? Судьба? Глупо ли полагать иначе?
Ее вера не всегда была такой шаткой. Когда-то Мия была такой же набожной, как священник. Молилась всемогущему Аа, Четырем Дочерям, любому, кто слушал. Колола пальцы иголками или сжигала небольшие клочки своих волос в качестве жертвоприношения. Закрывала глаза и молила Его вернуть маму домой. Оберегать брата. Чтобы в одну перемену – в одну ясную, замечательную перемену – они снова воссоединились. Молилась каждую неночь, прежде чем лечь в кровать в комнате над лавкой Меркурио.
Каждую неночь до истинотьмы, случившейся, когда ей было четырнадцать.
А с тех пор?
«Не смотри».
– Ступайте, дорогие, – сказала Аалея. – Принесите мне секреты. Захватывающие секреты. Возвращайтесь до конца неночи с полными карманами шепотов. И пока вы ходите под взором Аа, да присмотрит за вами наша Благословенная Леди и защитит от треклятого света.
– Да присмотрит за нами Леди, – повторила Эш.
– Да присмотрит за нами Леди, – сказали остальные аколиты.
Мия закрыла глаза. Склонила голову. Притворилась, что она снова та четырнадцатилетняя девочка. Девочка, которая верила, что молитвы могут что-то изменить, которая верила, что божествам в самом деле не все равно, которая верила, что как-нибудь, каким-то образом, в конце концов все будет хорошо.
– Леди, – прошептала она. – Присмотри за нами.
Каждый аколит знал, что его будут судить по достоинству тайн, которые он принесет, а за сотрудничество награды не будет. Поэтому, хоть Эш и составляла приятную компанию и Мия начала привыкать к мрачному юмору и остроумию Карлотты, аколиты разделились, как только появилась возможность. Мия знала портовый район, как тринадцатилетний мальчишка знает свою правую руку, и металась туда-сюда между кривыми проулками и узкими проходами, пока не убедилась, что ее никто не преследует.
Было странно находиться под солнечными лучами после месяцев, проведенных в постоянной темноте. Их жар приносил боль, и хоть откидываемая Мией тень была четкой, черной и глубокой, связь между ними стала более размытой, в отличие от легкого контроля, который она познала в Тихой горе. Мия порылась в плаще и выудила очки в проволочной оправе с азуритовыми линзами, которые прихватила с оружейного склада[73].
– …Куда направимся?.. – спросил шепот у ее ног.
– Если Аалея хочет секретов, – Мия улыбнулась, – то секреты мы ей и добудем.
Она прошла через трущобы, пересекла мост и юркнула под лестницу. Вонь от залива постепенно убывала. Под музыку завывающих ветров отбила неночь, и улицы почти опустели. Патрули люминатов в алых плащах маршировали вверх и вниз по раскаленным дорогам, а посыльные стояли на углах и трезвонили в колокольчики, объявляя время, но основное население разошлось по домам. Поскольку в небе светил лишь Саан, на улице начало холодать, и прохладные ветра с залива обжигали кожу. Мия шла вдоль извилистых каналов, ссутулив плечи, и наконец приблизилась к убогому грязному кварталу, в котором она выросла. К переулкам, охватывающим рынок Малого Лииза.
Саан сел низко над горизонтом, тени удлинились. Девушка укутала себя во тьму и прокралась мимо нищих и оборванцев, сцепившихся из-за украденных трофеев или игры в кости. В одну стену поместили небольшую святыню для Леди Огня, статую Цаны окружили мерцающими свечками. Храмами богини войны и ратников был усеян весь Годсгрейв; даже в мирное время везде хватало мелочных обид или конфликтов, в которых Цану просили выбрать сторону. Но за этой конкретной святыней никто не ухаживал.
Мия скинула свой теневой плащ и осмотрелась, чтобы проверить, все ли чисто. Убедившись, что все спокойно, она потянулась к статуе и повернула ее лицом к северо-востоку. Обмакнула пальцы в пепел, присела у основания святыни и вывела цифру «3» и слово «королева» между ног изваяния. Затем снова обернула себя тенями и удалилась подальше от рынка.
Мия брела по Бедрам, мимо поющих менестрелей и переполненных публичных домов, и вежливо кивала патрулям люминатов, встречающимся по пути. Затем пересекла Мост Нарушенных Обещаний[74]: по каналу внизу плыл старик на симпатичной гондоле и пел припев «Ми Аами» глубоким печальным голосом.
– …Куда теперь?..
– В Левую Руку.
– …Ненавижу Левую Руку…
– Твои возражения приняты к сведению.
– …Думаешь найти там секреты?..
– Друга.
Левая Рука находилась на верхней восточной стороне архипелага Годсгрейва, состоящего из пяти главных островов. Как и многие районы метрополиса – Сердце, Низы, Хребет, – он был назван так по простой причине; если бы вы были одарены крыльями, дорогие друзья, или просто перелистнули к карте в конце книги, то могли бы заметить, что очертания Города мостов и костей имеют поразительное сходство с безголовым телом, лежащим на спине.
Левая Рука – это дом для зданий судебных органов и поразительного числа соборов, а также вход в широкий акведук Годсгрейва. На островах находится штаб-квартира люминатов – Белое Палаццо – наряду с двумя из десяти городских боевых ходоков. Железные гиганты нависают над окружающими зданиями, сжав пальцы в титанических размеров кулаки.
Мия вышла на главную площадь в центре Левой Руки – пьяцца ди’Витриум. Вежливо кивнув дежурному снаружи, миновала Белое Палаццо с его рифлеными гранитными колоннами, величественными арками и маячащей крупной статуей Аа у входа. Всевидящий был облачен в военный наряд и встречал прохожих поднятым мечом и щитом. Вспомнив случай в Зале Карманов, Мия отвела взгляд от Троицы, запечатленной на его нагруднике.
Девушка подошла к скромной таверне на краю площади. Табличка над дверью гласила: «Королевское ложе»[75]. После длительной разведки по проулкам вокруг здания она вошла внутрь и выбрала столик в темном углу. Когда утомленная работница таверны спросила, чего она пожелает, Мия заказала виски. И как только она уселась, все соборы начали отбивать двенадцать часов.
– …Начинается…
– Тс-с-с.
– …Я же говорил, что ненавижу это место…
Честно говоря, Мие нравился звон колоколов. Ноты сплетались и сталкивались друг с другом, спящие голуби вспархивали с колоколен и качались на восходящем потоке. Она наблюдала за сменой караула в Белом Палаццо, патрули люминатов в белых доспехах и алых плащах хлынули и отхлынули, как волны. Мия подумала о своем отце, в тот роковой день облаченном в те же цвета, как он стоял – такой красивый и высокий, словно само
