Ядогава растянул губы в вежливой улыбке.

– Прошу прощения, Виталий-сан, но я действительно полковник, хотя в данный момент работаю на другой департамент – Комксенбез.

– Ксенобезопасность, – пробормотал ошеломлённый Альберт.

– Совершенно верно.

– Сближаемся! – скомандовал Бугров. – Иван, Ядогава, займите места в катере. Пойдёте вдвоём. Вопросы?

Ответом была тишина.

– Эрг, вперёд! – бросил капитан Бугров.

Адреналина было столько, что Иван мог на одном дыхании переплыть океан Нимфы. Мысли скакали, не задерживаясь на одной теме, и перед глазами то и дело возникало лицо Елизаветы, сменялось панорамой планеты-капли, затем лицом Курта, перекошенным судорогой ненависти, видом Солнечной системы с её планетами (интересно, на какой из них осталась база предков человечества?), снова лицом Елизаветы и, наконец, видом «призрака» Толкина – коконом «машины судного дня» с Вестником внутри.

Возможно, именно этот экспрессивный мысленный посыл, кипение мыслей и чувств молодого человека и помогли контактёрам обратить на себя внимание Вестника.

Катер не развернуло обратно, как это бывало во время первого знакомства с «призраком». Он свободно прошёл границу поля, окружавшего вселенолёт пузырём, и оказался перед удивительной прозрачно-ажурной конструкцией, формой напоминающей веретено.

Иван представил ошеломлённые лица исследователей на шлюпах экспедиции, улепётывающих от кокона «оси», и ему стало весело.

«Вестник! – позвал он мысленно. – Извини за вторжение. У нас возникла проблема. Загляни в мою голову, ты можешь, и сразу поймёшь, что случилось. Времени у нас в обрез».

Вестник заговорил спустя несколько секунд, голосом земного двенадцатилетнего мальчишки, пронизанным нотками не то смущения, не то недовольства.

«Я не ждал тебя, человек. Ты же сам просил меня не контактировать ни с кем из вашей расы».

«Ситуация изменилась. Ты уже понял, зачем мы здесь. На кону жизни ни в чём не виноватых людей! Если Курт Шнайдер активирует древние военные базы Солнечной системы, погибнут миллионы!»

«Меня это не касается».

«Зато касается меня! Этот маньяк требует к себе женщину, которую я люблю! Понимаешь, что это значит?! Знаешь, что такое любовь?!»

«Человеческие эмоции мне недоступны. Ваша любовь нелогична и слишком часто приводит к бедам. Мне известна история моих создателей. Они были такими же, как вы».

«Так помоги нам, пока ещё есть время! Погибнет всё человечество!»

«Судьба вашего рода меня не касается. К тому же я предвижу, что человечество само себя погубит».

«Мне помоги! Если погибнет Елизавета, жизнь потеряет для меня всякий смысл! Тебе меня не жалко? Хоть что-то тебя беспокоит? Создатели не ввели в твою программу сочувствие к другим живым существам? Сам же признался, что они были похожи на нас. Если мы – их потомки, то наша генетика, наши чувства всего лишь продолжение их генетической матрицы! Они погибли, но мы-то ещё живы, и у нас ещё есть шанс набраться ума и выжить?!»

Вестник не ответил.

Ядогава, сидевший слева от замершего пилота, повернул к нему голову.

– Что дальше, Ваня-кун?

– Помолчите, Ядогава-сан! – тихо сказал Иван. – Я разговариваю.

– Я ничего не слышу…

– Это уровень мысленного контакта. Раз Вестник не развернул нас сразу, он читает наши мысли.

Ядогава замолчал.

«Дружище, не молчи!» – взмолился Иван.

«Странные вы существа, люди, – задумчиво проговорил «мальчишка». – Готовы пожертвовать собой и при этом норовите всадить нож в спину соседа. Живёте абстрактными категориями справедливости и доброты и легко предаёте и убиваете других. Мои создатели хотя и были эмоциональными существами, заботились больше не о личном благополучии, а о благополучии социума».

«Может быть, поэтому они и проиграли войну. Помоги нам! Помоги мне, и мы будем друзьями до конца моей жизни!»

«Дружба – понятие метафилософское…»

«Но друзья жизнь отдадут друг за друга!»

Вестник снова замолчал.

Иван вспотел. В душе родилась такая тоска, что он чуть не заплакал.

«Дружище…»

«Чего ты хочешь, человек?»

«Спасти Лизу! Надо добраться до Нимфы, водяной планеты, где остались мои товарищи, и помешать Курту Шнайдеру реализовать свой план. Ему каким-то образом удалось подчинить Вестника Нимфы».

«Едва ли Вестник согласится помочь».

«Главное – добраться до него! Ты отвлечёшь Вестника, мы проникнем внутрь и нейтрализуем Курта! Клянусь, я сделаю это!»

«Удивительно…»

«Что удивительно?»

«В моей программе содержится девиационная запись, разрешающая мне подключить контур опознавания».

«И что?»

«Я включил контур. Твоя матрица близка к психоматрице моего главного конструктора».

«Значит, он предвидел, что его потомок когда-нибудь появится на его родине. Так ты поможешь?»

«Рад бы отказаться, но вынужден подчиниться».

Гора свалилась с плеч. Иван дрожащей рукой вытер пот со лба.

«Мы не делаем ничего плохого! Если, конечно, этика что-то значит для тебя. Как быстро ты сможешь добраться до Нимфы? Я знаю, что ты посещал систему Амфитриты».

«Перемещение не потребует времени».

«А мы можем сделать это вместе с тобой? Если наш аппарат будет находиться внутри тебя?»

«Без проблем».

«Тогда дай нам минуту, мне нужно объяснить капитану корабля о нашем решении».

«Хорошо».

Лицо «мальчишки» перед глазами Ивана исчезло.

Он помотал головой, приходя в себя, потёр глаза кулаком, посмотрел на молчащего спутника. Ядогава казался бесстрастным, но в глазах эксперта горел огонёк интереса и понимания.

– Договорились?

– Надо доложить Бугрову…

– Я был уверен, что вы справитесь.

– Возвращаемся к Нимфе. Вестник берёт нас на борт. Переместимся мгновенно, как я понял. Предупредим Бугрова, пусть следует за нами.

– Замечательно! – сказал Ядогава тоном учителя.

Данный Куртом час истёк. Однако наблюдавшие за «мурексом» беспилотники отметили снижение его активности, и Вересов решил не торопиться с исполнением ультиматума Шнайдера. Он отвёл «големы» в глубь сектора Кольца Невесты, располагавшегося по другую сторону Нимфы, и стал ждать. Каждая истекшая минута увеличивала шансы команды Бугрова добраться до системы Толкина и вернуться к Нимфе с Вестником, если, конечно, Ивану Ломакину удастся его дерзкий план уговорить «машину судного дня» помочь людям. Вересов был почти уверен в этом.

– Почему он молчит? – кивнул он на виом катера, показывающий угрюмую «раковину» нимфианского «моллюска», висящую над Кольцом Невесты как лезвие гильотины над головой приговоренного к казни человека.

– Изучает доставшийся ему аппарат, – предположил Посохин. – Чтобы управлять им.

– Чтобы управлять им, нужен особо изощрённый ум, – покачал головой Вересов. – Я не знал раньше этого парня, поэтому хотел бы знать пределы его сумасшествия.

– Как оказалось, я тоже его не знала, – вздохнула Елизавета. – В экспедиции к Кохабу он показал себя исключительно с положительной стороны. Да, ухаживал, обращая на меня внимание больше, чем требовалось, но в пределах джентльменского поведения. Разве что один раз… – Ксенопсихолог замолчала.

– Говорите всё как есть, – попросил Вересов.

– Один раз он переступил черту, – нехотя продолжила женщина. – Я пожалела его, не знаю, по какой причине. Но до интима не дошло. Он разозлился, устроил сцену… правда, потом пришёл извиняться и до конца похода вёл себя сдержанно.

– Как он вёл себя потом?

– Исключительно вежливо. Теперь я поняла, что разворошила в его душе настоящий вулкан страстей, он затаил зло и…

– Иван Ломакин послужил спусковым крючком психологического срыва.

– Получается так, – еле слышно ответила Елизавета. – Виновата во всём я.

– Не берите в голову, Лиза, – сказал Посохин. – Далеко не всегда удаётся распознать тварь в душе человека со сломанной психикой,