срывая хрустящий пластик. Си тихо сказал Гейтли, что Бледный просил передать: он знал, что Донни не помогал Факельману наебать Соркина и Билла-Восьмидесятника. Что ему не надо ни о чем волноваться, только откинуться и наслаждаться вечеринкой, и пусть Факельман получит свое, и не влипнуть из-за каких-нибудь, типа, принципов XIX века по защите слабых и угнетенных. Си сказал, что извиняется за избиение, просто он не хотел, чтобы Гейтли вытащил Факельмана в окно, пока Си открывал дверь внизу. Что он надеялся, Гейтли не в обиде, потому что ему он не желал никакого вреда и не хотел проблем, потом. Все это говорилось очень тихо и серьезно, пока два пидора в париках, которые пытались разбить бутылки, сидели на коробке, забивая огромную чашу травкой из мешка «Радости», набитого травкой. Демон сидел в режиссерском кресле. Все остальные пили из квадратных бутылок, стоя в залитой солнцем комнате в неловких позах людей, которых куда больше, чем мест, где можно присесть. Руки у всех были бледные и безволосые. Два азиатских молодчика затягивали друг другу предплечья. От сквозняка в дыру в окне Гейтли поежился. Другой пидор делал как бы замечания про физические данные Гейтли. Гейтли тихо спросил Си, может, они с Факельманом реал быстренько придут в себя и пойдут все вместе к Соркину, и Бледный и Джин перетрут и пойдут на мировую. Факельман обрел голос и громко спросил, кто хочет угоститься из г. Дилаудид и, ебать, наебашиться. Гейтли поморщился. Бобби Си улыбнулся Факельману и сказал, что, кажется, с Факса уже хватит. Но в то же время к Факельману подошел псориазный помощник и проверил его зрачки с фонариком, и затем вмазал преднаполненным шприцом, в артерию на шее. Затылок Факельмана несколько раз стукнулся о стену, лицо дико побагровело в стандартной клинической реакции на Наркан ³⁸⁶. Затем фармацевт направился к Си и Гейтли. Пока Си держал Гейтли, а помфармацевта затянул на его руке резиновый медицинский жгут, из переносного CDплеера запела бедная старая Линда Маккартни. Гейтли стоял, слегка наклонившись. Факельман издавал звуки вынырнувшего после долгого времени под водой человека. Си сказал Гейтли пристегнуть ремни. Из-за мочи лак на люксовом паркете местами стал мягким и белым, как обмылки. Играл сраный диск, который играл у Си в машине всякий раз, когда Гейтли садился к нему в машину: кто-то взял старый диск «Маккартни и Зе Вингс» – т. е. Маккартни из «Битлс», – взял и пропустил через курцвейловский [233] ремиксер, и убрал все дорожки из песен, кроме дорожек бедной старой миссис Линды Маккартни на подпевке с тамбурином. Когда пидоры называли травку «Бобом», это сбивало, потому что Си они тоже называли «Бобом». Бедная старая миссис Линда Маккартни просто ни хера не умела петь, и ее дрожащий, не попадающий в ноты голосок, вырвавшийся из-под оболочки гладкого многодорожечного коммерческого звука и усиленный до соло, вгонял Гейтли в неизъяснимую депрессию – ее голосок казался таким потерянным, так и пытался забиться и зарыться за профессиональными голосами подпевки; Гейтли представлял, как миссис Линда Маккартни – какая-то такая угловатая блондинка на фотографии на стене его комнаты сотрудника, – представлял, как она такая стоит, потерявшись в океане профессионального голоса мужа, мучаясь от низкой самооценки и шепча не в ноты, и даже не знает, когда трясти тамбурином: депрессивный CD Си был не просто жестоким, а каким-то даже садистским – как сверлить дырку для подглядывания в стене туалета для инвалидов. Две трансвесталки в протертом центре комнаты танцевали свим под отвратительную мелодию; третья держала Факельмана за руку, а вторую схватил безликий парень в галстуке «Уэмбли» и несильно хлестал Факельмана по щекам, пока Дилаудид боролся с Нарканом. Они усадили Факельмана в его углу на личном демероловом кресле Гейтли. Яйца Гейтли поднывали в такт пульсу. Лицо помощника фармацевта было прямо перед лицом Гейтли. На его подбородке и щеках теснились серебристые чешуйчатые хлопья, и, когда он натянуто улыбнулся Гейтли, маслянистый пот на лбу поймал блик света из окна.

– Я и так уже пришел в себя, Си, чувак, после удара по шарам, – сказал Гейтли, – если вдруг жалко переводить Наркан.

– О, а это и не Наркан, – сказал ласково Си, поддерживая Гейтли за

ру^ку.

– Какой там, – сказал помощник, снимая колпачок со шприца. Си добавил:

– Держи шляпу обеими руками, – он ткнул помощника в плечо. – Скажи ему.

– Это Солнышко ³⁸⁷ фармацевтической чистоты, – сказал помощник, выстукивая подходящую вену.

– Держи сердце обеими руками, – сказал Си, глядя, как входит игла. Фармацевт ввел мастерски, горизонтально и прямо под кожу. Гейтли ни разу не пробовал Солнышко. Вне канадской больницы оно почти недобываемо. Он смотрел, как его кровь охрит сыворотку, когда фармацевт вытягивал большой палец, чтобы отвести поршень для контроля. Помощник фармацевта вмазывал что надо. Си смотрел с высунутым кончиком языка. Бизнесмен крепко держал Факельмана за руки, а трансвесталка, которая зашла за кресло, подняла его голову за подбородок и волосы, пока седая тетка присела перед ним с иголкой и ниткой. Гейтли не мог не смотреть, как в него впрыскивается дурь. Боли не было. На секунду он засомневался в том, что это золотая доза: вроде слишком много телодвижений, только чтобы замочить его. На большом пальце фармацевта был вросший ноготь. На руке Гейтли, где тот наклонялся, осталась пара чешуек от экземы. Через какое-то время вид собственной крови даже нравится. Фармацевт еще не успел его заправить, когда Факельман начал кричать. Высота крика становилась все выше, крик все тянулся. Когда Гейтли смог оторваться от шприца, увидел, что тетка-библиотекарша пришивала веки Факельмана к коже над бровями. То есть сшивала глаза бедного старого Графа Факсулы. Один пацан во дворе подворачивал перед девчонками веки, как сейчас делали с бедным старым Факстером. Гейтли рефлексивно дернулся к нему, и Си крепко обнял его одной рукой.

– Па-лех-че, – очень ласково сказал Си.

Вкус гидрохлорида в Солнышке был знакомым, лакомым, – вкус запаха всех врачебных кабинетов в мире. Он никогда не пробовал ТалвинPX. Рецепты просто не достать, на PX, канадского производства; в Талвин США ³⁸⁸ добавляли 5 мг налоксона, чтобы обломать кайф, вот почему Гейтли ширялся NX только вдогон к Бам-бамам. Он понимал, что Факельману вкололи антинаркотик, чтобы он чувствовал иголку, пока пришивают глаза. «Жестоко» пишется через «е», помнил он. Два азиата по указанию Си вышли из комнаты. Линда М. словно была на грани нервного срыва. Маленькая седая тетка работала