законным интересам крутой монашки, которой Кровавая Сестричка, собственно, и обязана, потому Кровавая Сестричка все больше терзается и злится по мере того, как накапливаются доказательства вины матери-настоятельницы. В одной сцене она говорит «блядь». В другой орудует кадилом как кистенем и мозжит башку старому жезлоносцу, одной из пешек матери-настоятельницы, начисто снеся беззубый череп с плеч долой. Затем, в третьем акте, разражается настоящая оргия возмездия, когда свет проливается на жестокую истину: оказывается, крутая старая вице-мать-настоятельница, она же монашка, которая спасла Кровавую Сестричку, на самом деле не была спасена, сама, по-настоящему, – более того, в течение 20+ лет образцовых чтений новенн и выпечки облаток страдала от скрытой дегенеративной рецидивистской душевной гнили и возобновила – вице-м.-н. возобновила, как раз когда Кровавая Сестричка приняла постриг, – не только возобновила зависимость от Вещества, но и даже начала торговать в серьезных масштабах самой прибыльной на тот временной период дурью (что после 20+ лет сменилась с марсельского героина на колумбийский Бинг Кросби для фрибейса), чтобы оплачивать собственную тайную привычку, и скрытно руководила торговыми операциями в малоиспользуемых исповедальнях Общественной миссии спасения Ордена. Начальница этой монашки, старшая крутая монашка – мать-настоятельница, наткнувшись на предприятие по торговле наркотиками после того, как ныне картанутый жезлоносец сообщил ей о подозрительном количестве лимузинов с не самыми богобоязненными людьми в золотых цепях у Общественной миссии спасения, и не в силах вызвать в себе благочестивое смирение, дабы принять тот факт, что у нее, очевидно, не получилось поистине и навсегда спасти экс-дилера, чего требовал долг перед уже отошедшей от дел восьмидесятилетней монашкой, которая спасла ее, – эта мать-настоятельница как раз и убила экс-панковую послушницу Кровавой Сестрички, чтобы заставить ее замолчать. Выясняется, точкой для затаривания Веществом наркозависимой панкушки Кровавой Сестрички, когда она еще была Там, до спасения, была как раз печально известная Общественная миссия спасения вице-матери-настоятельницы. Другими словами, монашка, которая спасла Кровавую Сестричку, но сама при том оставалась втайне неспасенной, являлась дилером Бинга крутой девчушки, вот почему крутая девчушка-некатоличка оказалась таким знатоком Конфитеора [182]. Мать-настоятельница Ордена решила, что это только вопрос времени – когда обращение и спасение девчушки достигнет духовного пика, и она нарушит осторожное молчание и выложит Кровавой Сестричке неприглядную правду о монашке, которая, как она (Кровавая Сестричка) думала, спасла ее (Кровавую Сестричку). Вот она (мать-настоятельница) и стерла карту девчушки – якобы, поведала она (мать-настоятельница) своей правой руке, вице-матери-настоятельнице, чтобы спасти ее (вице-мать настоятельницу) от разоблачения, отлучения и того хуже, что непременно случилось бы, не заставь она девчушку замолчать ²⁹⁷.

Вся эта нарративно сложносочиненная и запутанная фигня разрешается с пронзительностью чуть ли не уровня кабуки во время дикого мордобоя в кабинете матери-настоятельницы, которая не спасла вицем.-н., которая спасла Кровавую Сестричку, когда две старшие монахини – они были крутыми и неспасенными еще в те онтарианские дни, когда мужчины были мужчинами, как и байкерши-наркоманки, – объединяются и надирают задницу Кровавой Сестричке в боевой сцене – размытом пятне монашеских облачений и суровых боевых искусств на фоне подсвеченного прожектором огромного декоративного распятия из красного дерева на стене, где Кровавая Сестричка выкладывается вся, но все равно получает по апостольнику и, наконец, после нескольких ударов ногой с разворота в лоб, начинает уже прощаться с телесной картой и препоручать себя в руки Господа; пока неспасенная монашка – рецидивистка – вице-мать-настоятельница, спасшая Кровавую Сестричку, стерев с глаз кровь после удара головой и увидев, что матьнастоятельница готова обезглавить Кровавую Сестричку сувенирным томагавком времен Шамлпена, которым монашка-гуронка, спасенная основательницей торонтовского Ордена спасения крутых девчушек, когда-то обезглавливала миссионеров-иезуитов до того, как ее (крутую гуронскую монашку) спасли, увидев воздетый обеими руками томагавк над обычно благочестивым лицом старушки – матушки-настоятельницы – и оно теперь попросту неописуемо из-за отсутствия смиренности и пылкого желания заставить замолчать в совокупности с чистейшей и исключительной злобностью, – увидев взметнувшийся топор и демонизированное лицо м.-н., неспасенная вице-монахиня переживает эпифаническое антирецидивистское духовное перерождение и предотвращает раскардаш Кровавой Сестрички, прыгнув через весь кабинет и вырубив мать-настоятельницу огромным декоративным христианским символом из красного дерева, таким символически очевидным, что какой смысл называть его вслух, и таким символически откровенным, что Хэл и Бриджет поморщились. Теперь топор времен Шамплена в руках у Кровавой Сестрички, а у неспасенной монашки, которая ее спасла, в руках неназванный предмет, красное дерево от топора не спасет, и они стоят лицом к лицу над капустной кучей юбок упавшей навзничь матери-настоятельницы, тяжело дыша, и у вице-м.-н. под сбитым набок апостольником такое горькое выражение – мол, вперед, замкни круг рецидивистского возмездия против монашки, которая, как ты думала, спасла тебя, а на самом деле не смогла спасти даже себя, замни лапсарианский [183] цикл, все такое. На протяжении несчетных кадров они буравят друг друга взглядами под крестообразным бледным следом на месте неназванного предмета. Затем Кровавая Сестричка устало пожимает плечами и бросает томагавк, и отворачивается, и с ироничным поклоном выходит из дверей кабинета матери-настоятельницы, и минует ризницу, и алтарь, и неф монастыря (шаги байкерских гадов по плитке отдаются эхом, подчеркивая тишину), и большие ворота, где на тимпане начертаны меч, орало, шприц, черпак и девиз «Contraria sunt complementa» [184], от прямоты которого у Хэла так сводит скулы, что переводить его по просьбе Кента Блотта приходится Бун ²⁹⁸. На экране тем временем мы все еще следуем за крутой монашкой (или экс-монашкой). То, что топор, который она бросила, со смачным стуком набил шишку матери-настоятельнице, представляется явной случайностью, потому что она (Кровавая Сестричка) все еще уходит прочь от монастыря, выразительно удаляясь в постепенно углубляющемся фокусе. Круто хромая на восток, в мерцающий торонтовский рассвет. Завершающая сцена картриджа показывает ее в седле стального коня на самой злой улице Торонто. Снова грехопадение? Скатится в свою крутую жизнь до спасения? Это неясно и оттого якобы многозначительно: ее выражение в лучшем случае агностическое, но едва-едва над горизонтом, к которому она с ревом устремляется, виднеется дисконтный аутлет с глушителями «Харлея». Финальные титры – странного светло-зеленого цвета жуков на лобовом стекле.

Трудно сказать, с сарказмом или нет аплодируют Бун и Бэш. Настает постразвлеченческая суета смены поз, потягивания конечностей и критических колкостей. Ни с того ни с сего Хэл вспоминает: Смозергилл. Потлергетс говорит, он и Ид привели Блотта к Хэлу, чтобы тот рассказал о чем-то страшном, что им встретилось днем во время дисциплинарного наряда в туннелях. Хэл поднимает руку, чтобы они помолчали, просматривает коробки картриджей на предмет «Юриспруденции низких температур». На