Но, в общем, Кровавая Сестричка помогает встать девчушке на путь трезвости, выхаживая ее во время Отмены в запертой ризнице; и девчушка мало-помалу теряет свою мрачность, чуть ли не со слышимыми щелчками: вот она бросает попытки вскрыть замок шкафчика с вином для священнодействий, бросает нарочно пердеть во время утрени и вечерни, бросает ходить к траппистам, которые зависают вокруг монастыря, и спрашивать у них время и все такое, чтобы подловить и заставить проговориться, и т. д. Пару раз лицо девчушки корчится от эмоциональных мук и хрупкости, даже когда Кровавая Сестричка смотрит. Девчушка стрижется чуть ли не налысо и в чем-то на лесбийский манер, и корни ее волос оказываются нежно-каштановыми. Кровавая Сестричка, ничтоже сумняшеся обнажая бицепсы, одолевает девчушку в арм-рестлинге; обе заливаются смехом; сравнивают партаки: это дает отмашку нещадно растянутому монтажу «начало-дружбы-идоверия» – жанровая традиция, – и этот монтаж состоит из поездок на «Харлее» на таких скоростях, что девчушке приходится придерживать руку на затылке Кровавой Сестрички, чтобы у К. С. не улетел апостольник, и долгих бесед на ходу общим планом, и продолжительных, и по сути своей безнадежных игр в «Крокодила» с траппистами, плюс парочки сценок, где Кровавая Сестричка находит в мусорной корзине «Мальборо» и зажигалку в форме дилдо девчушки, где девчушка немрачно хлопочет по хозяйству монастыря под сварливым, но одобрительным присмотром К. С., где девчушка водит пальцем по строчкам Священного Писания при свечах, где девчушка аккуратно срезает последние фиолетовые кончики с нежно-каштановых волос, где крутые монашки постарше одобрительно бьют кулаком Кровавую Сестричку по плечу, когда в глазах девчушки появляется особый блеск грядущего серьезного разговора, и, наконец, где Кровавая Сестричка и девчушка выбирают в магазине рясы – кульминацию монтажа венчает застывший залитый солнцем кадр с обгорелым торчащим подбородком девчушки и безволосым прометеевским челом под широкими крыльями апостольника послушницы, – и все под – вот серьезно – «Getting to Know You» [181], которую, как воображает Хэл, Сам в своих глазах наверняка оправдал как субверсивно приторную. Это все занимает с полчаса. Бриджет Бун, из индианаполисской архиепископской епархии, начинает разглагольствовать на тему иронического антикатолического субтезиса «Кровавой Сестрички: Крутой монашки» – что «спасение» обезображенной наркозависимой девчушки здесь просто размен одной подчиняющей волю «привычки» на другую, с заменой одного потустороннего головного украшения на другое, – и ее щиплет Дженни Бэш и цыкают почти все собравшиеся, кроме Хэла, которого можно было бы принять за спящего, не склоняйся он время от времени налево к мусорке, сплюнуть, и который на деле переживает радикальную утерю концентрации, обычно сопровождающую тетрагидроканнабиноловую Отмену, и думает вовсе о другом, даже более засмотренном картридже Дж. О. Инканденцы, хотя еще смотрит этот с остальными эташниками. Второй объект внимания – так называемая инверсия покойным Самим жанра политического кино, «Юриспруденция низких температур», мыльная опера про высших руководителей с борьбой за власть, злоупотреблением должностями, робкими адюльтерами, мартини и зловеще прелестными руководительницами в элегантных облегающих деловых костюмах, которые закусывают беспомощными и толстопузыми конкурентами-мужчинами на политический обед. Хэл знает, что «НТП» вовсе не инверсия и не высмеивание, а берет начало в мрачном периоде 80-х до э. с., когда Сам сменил госслужбу на частное предпринимательство, когда внезапные барыши с патентов оставили его в постморковочной ангедонии, экзистенциально заплутавшим, и Сам на целый год сбежал в уединенное спа на северо-западном побережье Канады хлестать «Уайлд Тёки» и смотреть оперы про магнатов эфирного телевидения вроде «Династии» от «Лоримар» и проч., где, предположительно, и познакомился и сдружился с Лайлом, ныне бессменно пребывающим в качалке ЭТА.
Что интригует, хотя и неизвестно всем присутствующим в КО6,– взгляд Бун на точку зрения Самого относительно шило-на-мыльной интерпретации замены химической зависимости католической верой очень близок к тому, как многие еще-недостаточно-отчаянные новички в бостонских АА видят бостонских АА как просто размен рабской зависимости от бутылки/трубки на рабскую зависимость от собраний, пошлых шибболетов и автоматического благочестия, «Банальность вместо Нормальности», и пользуются идеей, что это та же рабская зависимость, как оправданием, и бросают бостонских АА, и возвращаются к первоначальной рабской зависимости от Вещества, пока эта зависимость не согнет их в такой двойной бараний рог отчаяния, что они наконец плетутся назад, поджав хвост, и умоляют, чтобы им сказали, какие банальности кричать и как широко растягивать пустые улыбки.
Хотя некоторые зависимые от Вещества к тому моменту, когда впервые Приходят, уже так разбиты, что им плевать на какие-то замены или клише – они левое яйцо отдадут, лишь бы обменять первоначальную зависимость на автоматические банальности и наигранное веселье. Это люди с пушкой у виска, это те, кто берет и Держится. Еще предстоит выяснить, входит ли в число людей, которые приходят в АА/АН в нужной степени раздавленными, Джоэль ван Дайн, чей дебют в проектах Джеймса О. Инканденцы состоялся именно в «Юриспруденции низких температур», но она все больше и больше Идентифицируется со спикерами на Служении, которые пришли раздавленными в подходящей степени, чтобы знать: для них это вопрос трезвости и смерти. В полутора километрах от ЭТА Джоэль посещает Группу «Реальность – убежище для тех, кто не может совладать с наркотиками», собрание ответвления АН – содружества Анонимных Кокаинщиков 291, в основном потому, что собрание проходит в Аудитории врачебных конференций в больнице Св. Елизаветы, всего в паре этажей под палатой в отделении травматологии, где лежит в ужасном состоянии Дон Гейтли, у которого она только что была и протирала широкий бессознательный лоб. Собрания АК начинаются с долгой преамбулы и бесконечных чтений формальностей с отксеренных листов, – это одна из причин, почему Джоэль избегает АК, – но когда она спустилась, вошла, налила подгорелый кофе со дна капсулы и нашла свободное место, торжественная часть как раз закончилась. Незанятые стулья нашлись только в заднем ряду – «Ряд Отрицания», как обычно зовут галерку, – и Джоэль окружают катектические новички, они ерзают, каждую пару секунд скрещивают ноги, маниакально шмыгают и выглядят так, будто все, что у них есть, сейчас надето на них. Плюс ряд стоящих людей – в бостонских содружествах есть такой суровый тип мужчин, который на собраниях отказывается садиться, – стоящих за галеркой, широко расставив ноги, скрестив
