«Кровавая Сестричка: Крутая монашка», один из немногих коммерческих успехов Самого, не заработала бы и половины того, что заработала, не выйди как раз тогда, когда «ИнтерЛейс» стал приобретать премьеры фильмов для прокатных меню и пиарить картриджи с одноразовым Спонтанным распространением. Это был типичный пошлый шоксплотейшн, который бы прокатился в мультиплексах с восемью экранами и больше две недели, а потом сгинул бы прямиком в безликие коричневые коробки – лимб магнитных кассет. Критический взгляд Хэла на фильм – что Сам, в некоторые мрачные моменты, когда абстрактные теории казались достойной заменой куда более выматывающей творческой работы по созданию человечески правдивых или развлекательных картриджей, снимал кино в определенных жанровых модусах коммерческого типа и так гротескно гиперболизировал формульные черты жанров, что фильм его становился ироничной метакинематографической пародией на взятые жанры: «суб/инверсия жанра», как повелось их называть среди знатоков. Самая идея метакинематографической пародии, по мнению Хэла, сухая и заумная, а также ему всегда было некомфортно видеть, как Самого в итоге словно соблазняли те самые коммерческие формулы, которые он старался инвертировать, особенно соблазнительные формулы «добра с кулаками» и жестокого возмездия, т. е. катарсической кровавой бани, т. е. героя, который всеми фибрами души пытается избежать стереотипного мира палки и кулака, но несправедливые обстоятельства снова толкают его к насилию, к катарсической финальной кровавой бане, которой зрителям предлагается уже восхищаться, а не сочувствовать. Вершиной творчества Самого в этой струе была «Ночь носит сомбреро», ланговский метавестерн, но при этом и реально неплохой вестерн, с самодельными декорациями интерьеров в стиле тяп-ляп, зато захватывающими дух съемками на натуре в окрестностях Тусона, Аризона, история равнодушного-но-в-итоге-несущего-возмездие сына, разыгранная на фоне облаков пыльного цвета и панорам горы телесного цвета, плюс минимальный сплаттер – застреленные хватаются за грудь и смачно заваливаются на бок, никогда не роняя шляп. «Кровавая Сестричка: Крутая монашка» была, предположительно, ироничным высмеиванием сплаттеров про несущих возмездие священнослужителей конца 90-х до э. с. И Сам не приобрел новых друзей по обе стороны Впадины, задумав снять эту штуку в Канаде.
Хэл пытается представить высокую ссутуленную дрожащую аистовую фигуру Самого, часами гнувшего спину под остеопорозным углом над цифровым монтажным оборудованием, удаляя и вставляя код, собирая «Кровавую сестричку: Крутую монашку» в субверсию/инверсию, и не может сложить и отдаленного представления, что во время терпеливого труда испытывал Сам. Может, в этом и суть метадурашливости фильма – не чувствовать ничего от начала до конца 289.
Дженни Бэш оставила дверь КО6 нараспашку, и в нее забредают Идрис Арсланян, Тодд («Полтергейст») Потлергетс и Кент Блотт, и садятся по-турецки на мягком ковре в приблизительном полушарии между диваном девочек и диваном Хэла, и более-менее благоразумно молчат. Кроссовки не снимают. Нос Полтергейста – огромный хоботоподобный забинтованный шнобель. На Кенте Блотте рыбацкая кепка с очень длинным козырьком. Среди одеколонов в комнате начинает заявлять свои права странный слабый запах хот-догов, который как будто всюду сопровождает Идриса Арсланяна. Шелкового платка как повязки на нем нет, зато он повязан на шее; никто не задает ему вопросов. Все младшие ребята – профессиональные зрители, и их немедленно засасывает разворачивающийся нарратив «Кровавой Сестрички», и девушки постарше как будто принимают психическую эстафету от ребят и тоже погружаются, и смотрят, и через какое-то время Хэл остается единственным человеком в комнате, который не увлечен фильмом на 100 %.
Завязка данного развлечения – у опускной решетки женского монастыря в центре города находят с передозом, избитой, опороченной и лишившейся косухи одну крутую байкершу со злых улиц Торонто, и ее выручает, выхаживает, поддерживает, духовно ведет и обращает – «спасает» здесь слабенький каламбур, который старательно выпячивают в диалогах первого акта, – крутая на вид монашка постарше, ее, как признается она (крутая монашка постарше), саму вытащила из мира «Харлеев», продажи и зависимости от наркотиков еще более крутая и еще более старая монашка, монашка, которую, в свою очередь, также спасла крутая монашка – экс-байкерша, и т. п. Последняя спасенная байкерша становится крутой и матерой монашкой в том же городском ордене, и на злых улицах прослывает Кровавой Сестричкой, и, несмотря на апостольник, по-прежнему гоняет по приходам на стальном коне, и по-прежнему знает айкидо и не из тех, на кого батон крошат, поговаривают на улицах.
Мотивационная суть тут в том, что почти весь орден монашек состоит из монашек, которых спасли со злых тупиковых улиц Торонто другие спасенные монашки, постарше и покруче. Так что бесконечное количество новенн спустя Кровавую Сестричку наконец посещает эта наследственная духовная потребность отправиться и найти собственную трудную девушку-подростка, чтобы «спасти» и привести в орден, тем самым отплатив долг старой крутой монашке, которая спасла ее. В результате невразумительного процесса поиска («Через какой-то справочник трудных-но-готовых-к-спасению девушек-подростков?» – острит Бриджет Бун) Кровавая Сестричка все-таки выходит на обожженную, чрезвычайно трудную девчушку-подростка панковского типа, мрачную и, да, вполне себе крутую, но при этом еще и хрупкую, и эмоционально истерзанную (всякий раз, когда она думает, что Кровавая Сестричка не видит, розовое блестящее обожженное лицо девчушки корчится в муках) ужасными злосчастьями, которые она претерпела вследствие жадной и труднопреодолимой зависимости
