сложный механизм, тот раскрылся как агрессивный только через несколько обменов ударами. В первой его подаче не было стайсовской силы, зато имелась глубина, плюс верхняя подкрутка, которой Хэл добился, когда выгнул спину и «причесал» мяч, отчего тот заметно растянулся в воздухе, приняв от вращения форму яйца, приземлился глубоко в квадрате и высоко подскочил, так что Стайсу ничего не оставалось, кроме как подрезать на глубину с бэкхенда на высоте плеч, и притом он не успел зайти за мяч, из-за чего удар лишился всей силы. Пока мяч летел к Хэлу, Стайс направился к центру задней линии. Разворот Хэла перенес его вправо, так что он смог ответить форхендом ²⁶⁸ с очередной обильной приправой верхней подкруткой, ровно в тот же угол, куда уже подавал, так что Стайсу пришлось остановиться и бежать назад. Стайс мощно отбил мяч бэкхендом по линии на форхенд Хэла – метеоритом, при виде которого зрители охнули, – но как только другой сын режиссера samizdats сдвинулся на пару шагов по левую руку, Стипли увидел, что теперь ему открывался целый корт для кросса – Стайс ударил так сильно, что его чуть занесло назад и теперь он не успевал выбраться из правого угла, и Хэл пробил, как по учебнику, в зеленое разлинованное пространство плоский кросс драйвом, мощно, но без бахвальства, и после отскока на левой боковой линии Стайса диагональ мяча уводила его все дальше от вытянутой ракетки мальчика в черном – секунду казалось, что Стайс в последний момент подставит струны под уходящий мяч, но тот издевательски остался вне досягаемости на диагонали кросса и прошел в полуметре от обода ракетки, а Стайса инерция вынесла едва ли не на соседний корт. Стайс замедлился до трусцы и отправился за мячом.

Хэл на левой стороне выставил ногу вперед, ожидая, когда Стайс вернется и он сможет подать еще раз. Делинт, острота и незаметность периферийного зрения которого стали притчей по языцех ЭТА, наблюдал, как большая журналистка с секунду пожевала колпачок, а потом записала не более чем идеограмму Грегга, означающую «красиво», покачивая шапкой цвета фуксии.

– Красиво, да? – спросил он любезно.

Стипли поискала платок:

– Не сказать.

– Хэл, по сути, мучитель, если хотите знать его суть как игрока, а не откровенный убийца, как Стайс или канадец Уэйн, – сказал Делинт. – Вот почему с Хэлом нельзя играть с задней линии или без риска. Как сейчас мяч казался совсем близко, чтобы ты старался, бежал. Он тебя раздергивает. Всегда на два или три удара впереди. Это очко на глубоком форхенде он выиграл уже после подачи – в ту же секунду, как поставил Стайса в противоход, было видно, как открылся угол для атаки. Но подача устроила все это заранее, и без риска с приложением силы. Пацану не нужна сила, это мы помогли ему понять.

– Когда я смогу с ним поговорить?

– Инканденца взял на вооружение многое из наших уроков. Раньше он не контролировал игру, чтобы так уметь. Нарезаешь корт на секции и бреши и вдруг видишь, как в одной бреши мелькает свет, и видишь, что он готовился к этому углу с самого начала розыгрыша. Как тут не вспомнить шахматы.

Журналистка высморкала красный нос.

– Шахматы на бегу.

– Неплохо сказано.

Хэл вошел в подачу в левый квадрат.

– Ваши студенты играют в шахматы?

Безрадостный смешок.

– Некогда.

– А вы?

Со второй подачи Хэла Стайс сделал победный удар бэкхендом; слабые аплодисменты.

– Мне некогда играть вообще, – сказал Делинт, заполняя графу. По звуку было слышно, что ракетка второго мальчика натянута сильнее, чем у Хэла.

– Когда уже получится посидеть с Хэлом наедине?

– Не знаю. Не думаю, что получится.

Быстрое движение головы журналистки изменило рисунок кожи на шее.

– Прошу прощения?

– Это не мне решать. Предполагаю, что не получится. Доктор Тэвис вам еще не говорил?

– Честно говоря, я не поняла, что он мне говорил.

– Мы никогда не разрешали интервью с нашими пацанами. Основатель вас еще пускал на территорию, а при Тэвисе то, что вы приехали, уже исключение.

– Я же только ради бэкграунда, для вашего выпускника, пантера.

Делинт сложил губы так, будто свистит, хотя свиста не последовало.

– Мы никогда не разрешали никаких интервью с ребятами до окончания ЭТА тренировки и прививки.

– Разве у студента нет права решать, с кем он будет говорить и зачем? А если мальчик сам хочет поболтать со мной о переходе его брата из тенниса в футбол?

Делинт подчеркнуто сосредоточился на матче и характеристике, было заметно, что он не следит за разговором.

– Говорите с Тэвисом.

– Я говорила с ним больше двух часов.

– Через какое-то время вы наловчитесь задавать ему вопросы. Тэвис – его надо загонять в угол «да-нет», когда можно твердо потребовать – да – да, нет – нет. Если вы соображаете, на это хватает минут двадцати. Это же ваша профессия, вытягивать ответы из людей. Ответ официально давать не мне, но я думаю, что «нет». Вот приезжает сюда бостонская пресса после крупного события – уезжают домой с результатами матча, физической статистикой и родными городами игроков, несолоно хлебавши.

– «Момент» – американский журнал для выдающихся людей и о выдающихся людях, а не какой-то спортивный писака с сигарой и дедлайном.

– Это руководящее решение, милая. Я не в руководстве. Только знаю, что нас здесь учат видеть, а не чтобы видели нас.

– Я приехала только ради точки зрения талантливого мальчика на смелый переход его талантливого брата в большой спорт, в котором он проявил еще больше таланта. Один выдающийся брат – о другом. Хэл – не в фокусе профиля.

– Загоните Тэвиса в нужный угол, и он вам сам расскажет про «видеть», а не «чтобы видели». Эти пацаны – здесь самые лучшие учатся видеть. Мысль Штитта – самотрансценденция через боль. Эти пацаны. – указывая на Стайса, который сломя голову бежит за укороченным с лета, но тот перестал катиться по корту задолго до линии подачи; слабые аплодисменты, – они здесь для того, чтобы раствориться в чемто гораздо большем, чем они сами. Чтобы все оставалось, как когда они