Все теннисисты ЭТА любили Шоу-корты 6–9, потому что любили, когда на них смотрят, но и ненавидели Шоу-корты, потому что тень вороньего гнезда на насесте к полудню накрывала северные половины кортов и весь день постепенно сдвигалась на восток, создавая ощущение, будто под боком бродил какой-то мрачный великан в капюшоне, погруженный в раздумья. Иногда от одного только пупырышка тени изза головки Штитта на Шоу-корте игрок помоложе мог войти в ступор.
К седьмому гейму Хэла и Стайса на небе не осталось ни облачка, и от монолитной тени насеста, черной как ночь, удлинявшейся вдоль сетки и целиком скрывающей Стайса, когда он выходил за подачей к сетке, всех охватывал озноб. Еще одно преимущество Легкого – в нем вид сверху невозможен, – это же и очередная причина, почему тренерский состав тянул как можно дольше перед установкой. Не было заметно, что Хэл вообще ее видел, тень, согнувшись в ожидании Стайса.
Тьма расставил ноги в своей жесткой позиции на правой половине центральной линии, медленно разворачиваясь в движении подачи. Первая подача оказалась перелетом, и Хэл мягко направил ее с корта, подойдя на два шага для второго мяча. Вторую подачу Стайс снова послал изо всех сил и попал в сетку, и слегка поджал толстые губы, пока шел в тень сетки подбирать мяч, а Хэл потрусил к ограждению у другого корта за первым отбитым. Делинт поставил в графе с шапкой СТАЙС бранный иероглиф.
Именно в этот момент в 1200 метрах к востоку и вниз по холму, на подземном этаже, крепко спит, похожий в маске для сна на Одинокого рейнджера, сотрудник с проживанием Эннет-Хауса Дон Гейтли, его храп потрясает разутепленные трубы вдоль потолка комнатушки.
В четырех с гаком километрах на северо-запад в мужском туалете библиотеки Армянского фонда, прямо сбоку от луковицы купола «Уотертаун Арсенал», скрючился в кабинке в своих ужасных подтяжках и ворованной кепке Бедный Тони Краузе, с локтями на коленях и лицом в руках, приобретая совершенно новую точку зрения на время и различные виды течения и обличья времени.
М. М. Пемулис и Дж. Г. Сбит, с мокрыми волосами после дневных пробежек, умаслили библиотекаршу в Школе фармацевтики БУ в 2,8 км по авеню Содружества на пересечении Содружки и Кук-стрит, и уселись за столом в справочной – Пемулис заломил фуражку, чтобы уступить место поднявшимся бровям, лижет палец, чтобы переворачивать страницы.
Зеленый седан Е. Стипли с невралгической рекламой «Нунхаген» на боку стоит на парковке для допущенных гостей на стоянке ЭТА.
Между встречами 266 в кабинете, западные окна которого не открывали вида на матч, Чарльз Тэвис прижимался головой к царге софы, шаря за серо-красным подзором в поисках весов, которые он там хранит.
Местонахождение Аврил Инканденцы на территории в течение этого периода времени остается неизвестным.
Как раз в этот момент по горному времени Орин Инканденца снова объял некую «швейцарскую» модель рук перед окном шириной во всю стену в номере на среднем этаже какого-то другого высокого отеля (не того, что в прошлый раз) в Фениксе, Аризона. Свет из окна пылал жарой. Далеко внизу крыши машин сияли от отраженного света так ярко, что нельзя было разобрать их цветов. Пешеходы двигались перебежками между зонами тени или охлаждения. Стекло и металл города переливались, но при этом будто таяли – весь пейзаж казался каким-то одурелым. Из кондиционера номера шептал прохладный воздух. Орин и модель отставили стаканы со льдом, сошлись и объяли друг друга. Не обняли – объяли. Никаких разговоров – слышно было только кондиционер и дыхание. Льняное колено Орина коснулось дельтовидной развилки расставленных ног модели. Он позволил «швейцарке» потереться о мускулистое колено здоровой ноги. Они так близко, что между ними не проскальзывал и лучик света, и жались ближе. Ее веки трепетали; его закрыты; их дыхание стало морзянкой. Снова концентрированная тактильная истома сексуального режима. Снова они раздели друг друга до пояса, и она – в той же джиттербаговой шутке, над которой не хватало дыхания смеяться, – она запрыгнула на него, и обвила шею ногами, и изогнулась назад, пока падение не остановила его рука, и он держал ее вот так – левой ладонью со старой мозолью от ракетки под копчиком шелковой спины, – и понес.
Иногда трудно поверить, что в разных частях планеты солнце одно и то же. Солнце Новой Новой Англии в этот самый момент было цвета голландского сыра и не грело. Между розыгрышами Хэл и Стайс перекладывали палки в правые руки и прятали левые под мышки, чтобы не потерять чувствительность из-за холода. Стайс совершал двойную ошибку чаще обычного, потому что слишком старался со второй подачей, чтобы достойно выйти за ней к сетке. Делинт прикинул, что у Стайса насчитывалась одна двойная ошибка на 1,3 гейма, а соотношение э./д. о.267 было невыдающимся 0,6, но он, Делинт, сказал Елене Стипли из «Момента», возвышавшейся над ним сбоку на третьем ряду сверху и строчившей стенографией Грегга, – Делинт сказал мисс Стипли, что Стайс тем не менее правильно перебарщивал со второй подачей и сознательно шел на возможную двойную ошибку. Стайс раскручивался для подачи жестко, его движение словно демонстрировалось через зоотроп, и журналистка заметила Делинту, что Стайс как будто учился подавать по серии фотографий движения на разных стадиях, не в обиду будет
