Иногда как из ясного неба Марату приходило в голову, что он не не любит этого Стипли, хотя что любит или уважает – это слишком громкие слова.
– Это был другой тип одержимости, говоришь ты.
– Последовательный и медленный. С какого-то момента, помню, он стал звать кухню походной, а свой подвал – «Болотом» или «Лужей». Это вымышленные места из передачи. Стал брать напрокат фильмы даже с массовкой или гостями в камео. Купил штуку, которая тогда называлась Бетамиксер 263, такое раннее устройство записи на магнитную ленту. Взял в привычку магнитно записывать все 29 показов и повторов на неделе. Кассеты хранил, организовывал по барочной системе с перекрестными ссылками, которая не имела никакого отношения к датам записи. Помню, мамулька слова не сказала, когда он перетащил постельное белье и стал спать в мягком кресле в подвале, «Болоте». Или притворялся. Что спит.
– Но у тебя были подозрения о ложном сне.
– Постепенно стало очевидно, что он ночами смотрел магнитные записи сериала «МЭШ», видимо, снова и снова, с грубыми белыми пластиковыми наушниками, чтобы нас не будить, и лихорадочно строчил в блокноте.
В контрасте жестокости и transpergant прорезания зари само рассветное солнце словно бы медленно выдыхалось из все более закругленной выпуклости гор Ринкон, его жар – влажный, а свет – слабо-красного цвета теплых воспоминаний; а стоячая тень Стипли из ДНССША бросалась поверх выступа к Марату и за Марата, так близко к Марату, что он мог протянуть руку и коснуться тени.
– Наверняка заметил, что я плохо помню последовательность событий, – сказал Стипли.
– Постепенность.
– Но знаю, что мамулька – помню, однажды в мусорном баке за домом она нашла несколько писем, адресованных персонажу из «МЭШ» по имени – и вот это я помню охренительно четко – майор Бернс. Она их нашла.
Марат не разрешил себе смешок.
– Производя обыск внутри бака мусора сзади. На предмет разбаланса.
Стипли отмахнул Марата рукой. Он был не в силах быть развеселен.
– Не обыскивала она мусор. Мамулькин была выше этого. Наверное, забыла и выкинула номер «Троя Рекорд», не вырезав свои купоны на скидки. Она была завзятая коллекционерша купонов.
– Это было в дни прежде североамерикановых законов переработки
бумаголатуры 264.
Стипли не отмахнул и не кинул взглядом. Он принял выражение сосредоточения.
– Этого персонажа – я и это помню, отлично, – играл, помнится, актер Мори Линвиль, обычный работяга с «Двадцатый век Фокс».
– Которая позже составила четвертую телесеть Великой Четверки.
Аляповато растекшийся от жары прежнего дня макияж Стипли в рамках ночи затвердел в конфигурацию практически ужаса.
– Но письма-то – письма были адресованы майору Бернсу. Не Мори Линвилю. И не в п/я Fox Studios, нет, а адресованы на сложный военный адрес, с сеульским индексом.
– Из Южной Кореи из истории.
– Письма были неприязненные, дикие и многоглагольные. Он взял в голову, что персонаж сериала майор Бернс воплощал какую-то катастрофическую, армагеддоновскую тему, которая медленно вырисовывалась в сериале, подчеркивалась намеками и постепенно развивалась в последовательности сезонов этого самого «МЭШ», – Стипли ощупал губу. – Помню, мамулька ни слова не сказала о письмах. Из мусора. Просто оставила на виду для нас с мальком.
– Ты не имеешь на виду, что малек – это имя домашнего детеныша рыбы.
Однако Стипли не поддавался провокации в другую эмоцию, заметил Марат.
– Сестра моя младшенькая, малек. Но старик… последовательное движение сериала от прикола до одержимости – теперь, кажется, стерлось важное различие. Между выдуманным Бернсом и этим Линвилем, который только изображал Бернса.
Марат поднял бровь для соглашательства:
– Это сигнал серьезной потери баланса.
– Помню что-то, будто он верил, что фамилия Бернс тоже как-то скрытно символизировала английский глагол «burn», обозначающий всепоглощающий огонь апокалипсиса.
Из-за поднимающегося солнца Марат казался или озадаченным, или, иначе, прищуренным.
– Но он бросил письма в мусорный контейнер, констатировал ты, а не в медленную почту.
– Он уже неделями не появлялся на работе. Он пахал в «Чири» десятки лет. Всего пара лет до пенсии.
Марат взирал на светлеющие цвета пледа колен.
– Мо Чири и старик – они вместе в боулинг играли, вместе состояли в Рыцарях Колумба. Из-за прогула целых недель всем было неловко. Мо не хотелось гнать старика. Он хотел, чтобы старик к кому-нибудь сходил.
– Профессиональному человеку.
– А я же столько всего пропустил. Эти дела с «МЭШем». Когда стерлись реально важные различия, я уже учился в колледже.
– Изучал множество культур.
– Во время семестра малек держал меня в курсе. Старый добрый Мо Чири пришел к нам домой, посмотрел со стариком магнитные кассеты сериала, выслушал его теории и мнения, потом на пути к выходу заловил мамульку, вывел в гараж и очень тихо сказал, что старик в опасном психическом штопоре и нуждается, по его мнению, со всем уважением, охренеть как срочно в чьей-нибудь помощи. Малек сказала, что мамулькин вела себя так, будто понятия не имела, о чем это говорит Мо Чири.
Марат разгладил по пледу.
– Мамулькин – это такое семейное прозвище, – сказал Стипли с несколько-нибудь пристыженным видом.
Марат кивнул.
– Пытаюсь восстановить все это по памяти, – сказал Стипли. – Старик к этому времени уже был не в состоянии говорить ни о чем, кроме телесериала «МЭШ». Теория о теме этого Бернса – слэш – Горящего апокалипсиса теперь разрослась до огромной и запутанной теории о глубоко скрытых и обширных темах, связанных со смертью и временем, в сериале. Типа признаки какой-то закодированной коммуникации с некоторыми зрителями, о конце знакомого нам мирового времени и наступлении совершенно нового порядка мирового времени.
– Однако же твоя мать продолжала разыгрывать нормальность.
– Я пытаюсь восстановить то, что в то время даже никто не замечал, – сказал Стипли, его мокрый и потом засушенный макияж теперь был гротескный в сосредоточенном лице на восходе солнца, словно маска психически ненормального клоуна. Он сказал: – Одна теория строилась на факте, который старик считал крайне значительным, что исторические действия ООН по наведению порядка в Корее длились всего примерно два с чем-то года, а «МЭШ» к тому времени вышел,