Он дважды очень отчетливо повторяет, что не хочет драться. Он уже не сомневается, правда это или нет. Он смотрит на пряжки ремней с кленовыми листьями – ложный выпад тут не поможет. Бугаи качают гривами и говорят, что дезуродуют этого подлого batard, что этот sans-Christe batard убил какого-то то ли Pepe, то ли Bebe, и если у Лося есть какое-то самосохранение, он бы валил себе от того, что в его обязанности вряд ли входит встать то ли под фраппе, то ли под фроппе за этого больного трусливого американового batard в женственном парике. Ленц, с чегото взявший, что это бразильцы, высовывается из-за Гейтли и называет их maricones, и говорит, пусть они отсосут его batard, вот что. У Гейтли еще остались последние границы, он почти жалеет, что чувствует такое свечение знакомого тепла, волну почти сексуальной компетенции, когда двое отвечают на оскорбления Ленца криком, разделяются на локоть, все больше ускоряют шаг, словно с неудержимой инерцией, но по глупости слишком близко друг к другу. В двух метрах от них бугаи бросаются, роняя лепестки и унисонно проревев что-то на канадском.
Тут всегда бывает, что мир всегда одновременно ускоряется и замедляется. Улыбка Гейтли ширится, когда Ленц пихает его вперед, чтобы оттолкнуться и унести ноги от ревущей атаки бугаев. Гейтли пользуется ускорением толчка и впечатывает огромного канашку с усами в руках в канашку с ножом, который падает с уфом выдохнутого воздуха. Первый канашка ухватился за боулинговую рубашку Гейтли, и рвет, и бьет Гейтли в лоб и громко ломает себе руку, отпустив Гейтли и хватаясь за свою ладонь. От удара Гейтли окончательно перестает думать в каких-то духовных категориях. Гейтли берется за руку со сломанной ладонью, которую противник держит перед собой, и, не спуская глаз со второго канашки на земле, перебивает об колено, и когда мужик припадает на колено, Гейтли берет сломанную руку и делает пируэт, и заламывает за спину бугаю, и упирается кроссовкой в цветастую спину, и жмет вперед, так что раздается жуткий хруст и он чувствует, как рука выходит из сустава, и раздается истошный иностранный вопль. Канашка с ножом, лежащий на земле, режет Гейтли по икре сквозь джинсы, грациозно перекатившись налево и начиная подниматься, на одно колено, с ножом перед собой – мастер поножовщины, так просто к нему не подойдешь. Гейтли делает ложный выпад, широко шагает и вкладывает весь вес в канканный пинок, который попадает точно под бороду канашки и громко ломает большой палец Гейтли в кроссовке, и отправляет мужика в полет в свете лучей от фар, и слышится металлический «бум» его приземления на капот «Монтего» и стук и звон ножа где-то дальше по улице за машиной. Гейтли на одной ноге, схватился за большой палец, и порезанная икра горячая. Его улыбка широкая, но безличная. Невозможно, вне постановочного киноразвлечения, драться с двумя сразу; тебя убьют; секрет драки с двумя в том, чтобы надолго вывести одного из строя и успеть заняться вторым. И этот первый, покрупнее, с критическими проблемами с рукой, теперь обнял себя и катается, пытаясь встать, все еще, парадоксально, не выпуская белых усов. Видно, это реальный махач, потому что никто ничего не говорит и звуки от окружающих сократились до звуков как на трибунах, и Гейтли подскакивает поближе и здоровой ногой дважды пинает канашку в большую голову, а потом, даже не думая, передвигается к его ногам, разбрасывает их и всем весом падает коленом на его пах, что приводит к неописуемому звуку бугая, и крику Дж. в. Д. над головой, и глухому треску с лужайки, и Гейтли так сильно бьет в плечо, что он разворачивается на колене и чуть не заваливается, и плечо тут же горячо немеет, почему Гейтли и понимает, что в него стреляли, не били. Раньше в него никогда не стреляли. «ЗАСТРЕЛЕН В ТРЕЗВОЙ ЖИЗНИ» большими заголовочными буквами пробегает у него перед внутренним взором как медленный поезд, когда он видит, как третий канашка с заломленной шапкой и перекошенным от кордита канашкиным лицом в профессиональной стойке с торчащим локтем выцеливает большую голову Дона с лужайки № 4 бессветным оком дула, и лобковый завиток дымка из просверленного ствола, и Гейтли не может сдвинуться и забывает, как молиться, и вдруг дуло, расцветая рыжим, дергается зигзагом вверх и в сторону, когда старый добрый Брюс Грин хватает канашку сзади в полунельсон, одной рукой влезая в цветочное ожерелье, а другой выкручивая выставленный локоть вниз, а Штуку – вверх от головы Гейтли, пока та расцветает глухим треском просверленного ствола. Первым делом, когда тебя подстрелят, хочется сблевать, чем, кстати говоря, и занимается канашка покрупнее с пахом под шлакоблоком колена Гейтли на свою бороду, и цветочное ожерелье, и на бедро Гейтли, пока Гейтли все еще балансирует на одном колене на паху бугая. Дама в беде зовет на Помощь. Теперь раздается сочный хрясь, когда Нелл Гюнтер на лужайке в пару прыжков подскакивает ближе и вваливает перехваченному Грином канашке в лицо каблуком берца, и с мужика слетает шапка, и голова подается назад и бьет в лицо Грина, и раздается щелк сломанного носа Грина, но он все равно не пускает, и мужик обмякает вперед в паркинсоновском книксене человека в твердом полунельсоне, пока старый добрый Грин все еще сжимает задранную руку со Штукой, будто они в танце, и не пускает, даже чтобы зажать хлещущий нос, и вот теперь, – заметьте, только когда канашка нейтрализован, – с завыванием из тени изгороди вылетает Ленц, и скачет, и валит канашку и
