Так у Ленца выработалась целая охотничья иерархия всяческих кошек и районов с типами кошек, что бродят в ночи; и так он становится знатоком кошек, как рыбак разбирается, какие виды рыб сражаются за свою подводную жизнь яростнее и возбужденней. Впрочем, самые лучшие и яростно жизнелюбивые кошки обычно вырывались из мешка «Хефти», что приводило к дилемме, когда самые стоящие просмотра формы мешка становились теми, с которыми Ленц рисковал не разрешить внутренние проблемы. При виде шипящего кота с шерстью дыбом, уносящегося вдаль, еще не выпутавшись целиком из пластикового мешка, Ленц восхищался кошачьим боевым духом, но по-прежнему чувствовал неразрешенность.
Так что на следующей стадии Ленц дает мисс Шарлотте Трит или мисс Эстер Трейл собственные $, когда они собираются в «Палас Спа» или «Отец/Сын» за сигаретами или конфетами «Лайф Сэиверс», и просит купить особые мешки для мусора «Хефти Стил-сак» 226, из усиленной ткани для всяческих особенно острых или непослушных отходов, которые Кен Э. звал «ирландским Гуччи», экстра-эластичные и делового серого оружейного оттенка. У Ленца накопился такой арсенал странных навязчивых привычек, что на просьбу о «Стил-саках» никто и бровью не повел.
А затем он вдевает один в другой, эти особые усиленные мешки, и в качестве хомутов использует тросы для прочистки труб промышленной длины, и теперь двойные мешки с самыми матерыми и душеспасительными кошками принимают разные убойные абстрактные корчащиеся формы, иногда даже перемещаясь по переулку на пару дюжин метров в таких бессистемных прыжках, пока, наконец, у кошки не иссякают силы, и она не кончается в последней ночной форме вместе с проблемами Ленца.
Для этих занятий Ленц выбирает интервал между 22:16 и 22:26. Осознанно он не понимает, почему именно этот интервал. Анчоусы оказываются даже еще эффективней тунца. Программа привлекательности [163], хладнокровно вспоминает он, прогуливаясь по улицам. Его северный маршрут к Хаусу осложнен приоритетом держать цифровое табло с временем и температурой банка «Брайтон Бест Сейвингс» в виду как можно дольше. БББС показывает и североамериканское время, и по Гринвичу, а Ленц это одобряет. Жидкокристаллическая информация как бы появляется снизу вверх, и затем в таком же порядке исчезает, а на ее месте возникает новая. Мистер Дуни Р. Глинн говорил на Общем понедельничном собрании Хауса, что однажды в 1989 году н. э., когда он принял опрометчивое количество галлюциногена, который назвал просто «Мадам», несколько последующих недель прошли под бостонским небом, а то вместо доброго лазурного купола с всяческими облачками, всяческими звездочками да солнышком стало плоской квадратной холодно-евклидовой сеткой черных осей и четких линий, напоминающей координатную сетку того же цвета, что и HD-экран DEC, когда он выключен, такого мертвого глубоководного серо-зеленого, с индексом Доу-Джонса с одной стороны и индексом NIKEI с другой, и временем, и температурой по Цельсию с, типа, серьезным количеством цифр после запятой, мерцающими под нижней осью небесного экрана, и когда бы ему в руки не попал «Геральд» с каким-нибудь Доу-Джонсом или когда бы он не сверил часы, небесная сетка оказывалась исключительно точной; и что несколько непрерывных недель такого вот неба над головой привели Глинна сперва на раскладной диван в маминой квартире в Стоунхеме, а потом прямиком в Городскую психиатрическую больницу в Уолтеме на месяц на одних Галдоле 227 и тапиоке, лишь бы выбраться из-под пустой сетки точного неба, и Глинн еще сказал, что по сей день у него штаны увлажняются при одной мысли об этом интервале с сеткой; но Ленц подумал, что это же убойная тема – небо как личные цифровые часы. А еще между 22:16 и 22:26, как правило, отключают для ежедневной прочистки гигантские вентиляторы ATHSCME на Санстренд-плазе, и становится тихо, не считая «ш-ш-ш» всего автомобильного потока урбанистического города, ну и, может, шального доставщика ЭВД, катапультированного в направлении Впадины, огни которого мерцают по дуге на северо-восток; и, конечно, еще сирены – как еврохореические сирены неотложек, так и среднестатические американские по звуку сирены городских Органов, отправившихся Служить и Защищать, держать гражданское население в узде; и самое обаятельное в сиренах в городской ночи, что если они не вплотную, когда тебя еще и омывает красно-сине-красным, то кажется, что они где-то ужасно, щемяще далеко, и удаляются, поют тебе с другого края расширяющейся пропасти. Либо так, либо они по твою душу. Средних расстояний для сирен не бывает, размышляет Ленц, шагая по улицам в поисках.
Глинн не сказал прямо «евклидовый», но Ленц суть уловил. У Глинна жидкие волосы и неизменная трехдневная седая щетина, и дивертикулит, из-за которого он какой-то гнутый, и заживающие физические последствия кучи кирпичей, свалившейся ему на голову во время пошедшей под откос аферы со страховкой для работников, включая косоглазие, о котором, как подслушал Ленц, девушка в вуали Джо Л. говорила Кленетт Хендерсон и Диди Нивс, что это настолько выдающееся косоглазие, что можно встать посреди недели и увидеть оба воскресенья.
С тех пор, как Ленц пришел в Эннет-Хаус этим летом, он принимал натуральный кокаин два или три, ну, может, от силы полдюжины раз, втайне, – исключительно чтобы на хрен крышечкой не поехать, – насыпая дорожки из личного НЗ, который прятал в как бы прямоугольной нише, вырезанной бритвой в трехстах или около того страницах гаргантюанских крупношрифтовых «Принципов психологии и гиффордских лекций о естественной религии» Билла Джеймса. Подобные исключительно редкие употребления Вещества в жалком, бедном на часы Хаусе, где приходилось скрываться целыми днями под ужасным стрессом от угроз с двух противоположных концов закона при вечно манящем со второго этажа 20-граммовом НЗ с двусторонней аферы в Саус Энде, из-за провала которой он и вынужден скрываться в халупе с такими гусями, как гребаный Джоффри Д., – такие редкие употребления кокаина в самых крайних случаях – настолько заметная
