– Так это бурчит животик, а отнюдь не кондиционер? – улыбнувшись, но одновременно и сочувственно поморщившись.

– И близко не могу передать, какие звуки оттуда доносятся, – прямо как чайник без свистка, который Сам забывал снять, когда…

Из глубокого кармана в платье появилось яблоко.

– Волею случая у меня при себе оказалось «Грэнни Смит» – заморить червячка.

Увидев большое зеленое яблоко, он устало улыбнулся.

– Маман, оно твое. Случилось так, что я знаю: это единственное, что ты съешь между 12 и 23.

Аврил театрально махнула рукой.

– Обтрескалась. Плотный обед с группой родителей не далее как три часа назад. С той поры еле ноги волоку, – глядя на яблоко так, будто не представляла, откуда оно взялось. – Пожалуй, выкину прочь.

– Не выкинешь.

– Прошу, – поднимаясь с края стола как будто без всякого напряжения мускулов, протянув яблоко, будто это что-то противное, опустив сигарету к платью, где та прожгла бы дырку, будь зажжена. – Ты сделаешь нам обоим великое одолжение.

– Ты меня доводишь. Ведь знаешь, что доводишь.

Орин и Хэл звали этот обычай «вежливой рулеткой». Такая привычка Маман, из-за которой ненавидишь себя, когда говоришь ей правду про какую-нибудь проблему, из-за того, как это повлияет на нее. Рассказать ей о своих надобностях или трудностях, – все равно что ограбить. Орин и Хэл иногда разыгрывали такую сценку во время «Семейной викторины»: «Прошу, мне все равно не нужен этот кислород». – «Что, эта никчемная рука? Забирай. Только мешается. Забирай». – «Но это же роскошные экскременты, Марио, – коврику в гостиной как раз чего-то не хватало, и только теперь я вижу, чего». Этот особый ознобный холодок, когда одновременно считаешь себя виноватым и обязанным. Хэл всегда презирал то, как реагировал, – брал яблоко, притворялся, что притворяется, типа его колебания из-за того, что он съест весь ее ужин, – только притворство. Орин был уверен, что она все делала специально, – но это слишком простое объяснение. Он говорил, что она ходит, захватив свои чувства за шею, как живой щит, прижав девятимиллиметровый «Глок» к их виску, как террорист с заложником, берущий тебя на слабо.

Не двигаясь с места, Маман протянула Хэлу красную папку.

– Уже улучил момент взглянуть на новые раздаточные материалы Алисы?

Яблоко было кисло-сладким, но от него пахло духами после кармана платья, и оно стимулировало потоки слюны. В папке лежали неформальные и спортивные снимки со стен приемной и ксерокопии вырезок, уставы и путеводители академии на трех кольцах, отпечатанные готическим курсивом.

Хэл поднял глаза от папки, показав на кабинет Ч. Т. головой.

– Ты сама покажешь академию девочке?

– У нас не хватает рук, однако это только к лучшему, поскольку побуждает проявлять инициативу. Тьерри и Донни прошли квалификацию в Хартфорде, потому возвратятся нескоро, – она далеко наклонилась и заглянула к Ч. Т., чтобы он ее увидел. Улыбнулась.

Хэл проследил за ее взглядом.

– Девочку зовут Тина как-то там и она тебе до коленки в прыжке не достает.

– Эхт, – сказала Аврил, разглядывая что-то в распечатке.

Жуя, Хэл смотрел на нее.

– Она тебе уже не нравится?

– Тина Эхт. Потакет. Отец занимается бездрожжевым хлебопечением, мать – связями с общественностью для бейсбольной команды «Ред Сокс» лиги ААА там же.

Улыбнувшись, Хэл вытер подбородок.

– «Три А». Не надо говорить А-А-А.

Аврил наклонялась вперед, прижимая папку к груди, как женщины прижимают плоские предметы, все еще стараясь поймать взгляд ректора.

– Наконец кто-то бросил вызов Трельчу в области отвратительных фамилий, – сказал Хэл.

– Господи, какая же она кроха.

– Трудно представить, что ей больше, ну, пяти.

– Ох-ох, что ж, полюбопытничаем: возраст семь лет, высокий IQ, довольно невзрачные результаты по Миннесотскому опроснику, играла в Клубе тенниса и спа в Восточном Провиденсе. Тридцать первая строчка в рейтинге 12-летних Восточного побережья на июнь.

– Она же наверняка не выше своей ракетки, на корте. Штитт сколько ее здесь собирается продержать, двенадцать лет?

– Отец девочки подавал заявление на прием в течение последних двух лет, как говорил мне Чарльз.

– Он тут опять завел про разборку черепов, пока она не закричала «караул».

Расцвет смеха Аврил был пронзительный, тревожный и характерный, так что хотя бы теперь Ч. Т. точно поймет, что Маман пришла и ждет, и закруглится и, может, перейдет уже к Хэлу, чтобы Хэл поскорее освободился и мог пойти втихаря накуриться.

– Что ж, молодец, – сказала Аврил.

Траектория в форме приплюснутого эллипса пролегала за столом Алисы Мур. Каждый раз, ступая на левую ногу, он либо припадал, либо приподнимался на носок, напрягая лодыжку.

– Десять лет – и она сойдет с ума. Если начинать в семь, она или будет готова к Шоу уже в четырнадцать, или к четырнадцати у нее начнет появляться такой выгоревший вид, когда хочется помахать рукой перед глазами.

Правый «Нанн Буш» Тэвиса заскрипел от качания ногой быстрее, что означало завершение собеседования.

– Рискну предположить, что в таком возрасте, должно быть, трудно разглядеть в себе великого спортсмена, Тина, когда не можешь даже за сетку заглянуть, но, наверное, еще труднее разглядеть в себе потенциал предоставлять развлечение, целиком поглощать чужое внимание. Разглядеть в себе высокоскоростной объект, на который смогут спроецировать себя зрители, позабыв о собственных пределах в свете почти беспредельного потенциала, который представляет собой такая юная девочка, как ты.

Яблоко вызывало сильнейшее слюноотделение.

– А отправит ее в Шоу до месячных – снова появится шумиха и популярные картриджи с девочкой, которая не выше собственной ракетки, а громит косматых славянских лесбиянок, и к четырнадцати от нее опять же останется только старый уголек на дне дворового мангала, – в голове крутилась старая военная шутка про яблоки. «Яблоко наверни, косточки на хер пошли» [162]. Хэл не помнил, что это должно значить.

Маман беззвучно щелкала пальцами и морщила лоб.

– Существует какое-то слово, обозначающее угли, оставшиеся на дне мангала по использовании. Вертится на языке.

Хэл это ненавидит.

– Клинкер, – мгновенно отвечает он. – От klinker, нижненемецкий, и klinckaerd, староголландский, «звучать, звенеть», входит в употребление около 1769-го: твердая масса, образованная