скачках в резюме между спортом и строгой наукой отчасти напоминает покойного Самого. Бакалавр, доктор инженерных наук и магистр управления спортом – в профессиональной юности Тэвис совместил их в роли инженера-строителя, со специализацией в аккомодации давления через паттерновое рассредоточение, т. е. распределении веса гаргантюанских толп зрителей на спортивных мероприятиях. Т. е., скажет он, имел дело с многочисленной живой публикой; он в некотором роде один из первопроходцев в мире усиленного полимеризированного цемента и подвижных точек опоры. Он участвовал в проектных группах стадионов, общественных центров, трибун и микологическиобразных суперкуполов. Он сразу признает, что как инженер куда лучше играл в команде, чем купался в свете архитектурных софитов на первых ролях. Он не единожды попросит прощения за то, что ты не поймешь, в чем смысл этого предложения, и скажет, что, вполне возможно, заумь была подсознательно намеренной, от какого-то стыда за первую и последнюю «софитную» архитектурную должность, в Онтарио, до прихода онанской Взаимозависимости, когда он проектировал инновационный и расхваленный спортивный и отельный комплекс «Скайдом» торонтовских «Блю Джейс». Потому что это Тэвису досталась львиная доля грязи, когда оказалось, что зрителям «Блю Джейс» на трибунах – многие из них были невинными детьми в кепках, стучавшими кулачками в перчатки кэтчеров, которые они принесли, не ожидая ничего экзотичней фал-бола, – что зрителям в огорчительных количествах с различных точек вдоль обеих лицевых линий были видны в окнах гости, которые занимались разнообразным и часто экзотичным сексом в спальнях отеля над стеной у центральной зоны. Основной приступ жажды тэвисовской крови наступил, расскажет он, когда оператор, ответственный за Табло Повторов «Скайдома», то ли из какой-то обиды, то ли из профессиональных суицидальных наклонностей, то ли от того и другого одновременно, стал наводить камеру на окна спален и направлять итоговые коитальные образы сплетающихся конечностей на 75-метровое табло, и т. д. Иногда в замедленном действии и с неоднократными повторами, и т. д. Тэвис признается в неохоте распространяться об этом событии, до сих пор, даже по прошествии времени. Он откроет, что в его резюме с указанием предыдущих занятостей указано только, что он специализировался на спортивных помещениях, где могли безопасно и удобно рассаживаться огромные количества живых зрителей, и что рынок его услуг пошел ко дну, когда все больше и больше событий стали предназначаться для распространения на картриджах и домашнего просмотра, что, как он укажет, формально не ложь, а просто не до конца открыто и откровенно.

Латеральная Алиса Мур распечатывает RSVP «Вотабургера». Ее Intel 972 – передовая технология, но при этом она цепляется за жуткий древний матричный принтер, который отказывается заменять, пока Дэйв Пал еще может поддерживать в нем жизнь. То же самое с интеркомом и антикварной железной микрофонной стойкой, которую Трельч называет оскорблением всей журналистской профессии. У Латеральной Алисы бывают эксцентричные всплески непримиримости и луддизма – возможно, вследствие аварии вертолета и неврологических дефицитов. Тонкий визг принтера заполняет приемную. Хэл обнаруживает, что совершенно уверен в симметрии лица и слюноотделении только тогда, когда сидит, положив левую щеку на правую ладонь. Каждый проход каретки у Алисы напоминает разрыв какой-то предположительно нервущейся ткани, снова и снова, стоматологический и гибельный звук.

Главная претензия Хэла к дяде по материнской линии – что Тэвис ужасно застенчив и старается это скрыть, будучи очень открытым, несдержанным, многословным и прямым, и поэтому быть рядом с ним попросту мучительно. Точка зрения же Марио – что Тэвис очень открытый, несдержанный и многословный, но так явно использует эти качества как защиту, что выдает свои страх и уязвимость, которым невозможно не сочувствовать. Так или иначе, Чарльз Тэвис действительно способен выбить из колеи, потому что он, возможно, самый открытый человек в истории. Орин же и Марлон Бэйн считали, что Ч. Т. не столько человек, сколько поперечное сечение человека. Даже Маман, вспоминает Хэл, рассказывала о курьезах, как в подростковом возрасте, когда она водила маленького Ч. Т. или была с ним на всяких квебекских собраниях или мероприятиях, куда приходили другие дети, Ч. Т. был слишком застенчивым и неловким, чтобы тут же присоединиться к какой-либо группке детей в игре или разговорах, и в итоге, говорила Аврил, она видела, как он бродил от компании к компании, шастал с краю, слушал, но при этом всегда говорил, громко, на фоне беседы, что-нибудь вроде: «Боюсь, я слишком застенчивый, чтобы к вам присоединиться, так что просто пошастаю с краю и послушаю, если вы не против, просто чтобы вы знали», и т. п.

Но, короче говоря, суть в том, что Тэвис – странный и чувствительный тип, в роли ректора одновременно и неэффективный, и во многом устрашающий, и родственные связи не гарантируют никаких экспертных прогнозов или пощады, если только не пользоваться влиянием матери, а мысль об этом буквально не приходит в голову Хэлу. Такой необычный пробел в голове на месте семьи может быть одним из способов выживания в условиях, при которых профессиональные и домашние авторитеты как бы сливаются друг с другом. Хэл сжимает мяч как ненормальный, слушая визг принтера, приложив правую руку к щеке и закрыв локтем рот, и готов многое отдать, чтобы сейчас оказаться в насосной, а затем энергично почистить зубы портативной складной «Орал-Би». Щепотка «Кадьяка» сейчас тоже не вариант, по многим причинам.

В этом году Хэла официально вызывали в приемную ректора только один раз, в конце августа, сразу перед Общим сбором, во время Ориентации, когда прибывали первокурсники ГВБВД и блуждали беспомощные и перепуганные, и т. д., и Тэвис хотел попросить Хэла взять под крыло девятилетнего паренька откуда-то из Фило, Иллинойс, который, судя по всему, был слепым, – паренек, – и страдал от каких-то заболеваний черепа, будучи одним из детей – выходцев из Тикондероги, Нью-НьюЙорк, которые не успели эвакуироваться вовремя, и мог похвастаться несколькими глазами на разных стадиях эволюционного развития, при этом технически был слеп, но все равно играл на высоком уровне, что само по себе долгая история, к тому же оказывается, у его черепа была консистенция панциря чесапикского голубого краба, зато сама голова такая огромная, что Бубу по сравнению с ним тянул на микроцефала, и, в общем, оказывается, он играл на корте только с одной руки, потому что второй таскал за собой такую стойку на колесиках, как с капельницей, но без капельницы, а с металлической нимбообразной подпоркой на высоте головы, чтобы окружать и поддерживать голову; но, короче говоря, Текс Уотсон и Торп уломали Ч. Т. принять и оплатить обучение паренька, и теперь Ч.