В отличие от бостонских АА собрания бостонских АН не прерываются на лотерею и длятся только час. В завершение этого Понедельничного собрания для новичков все встали, взялись в круге за руки и прочли одобренную конференцией АН медитацию «Только сегодня», потом прочли «Отче наш», хоть и не совсем в унисон. Кейт Гомперт позже божилась, что отчетливо слышала, как старик в лохмотьях рядом с ней во время «Отче наш» сказал «Избави нас от легавого».
Затем, как и в АА, собрание АН закончилось всеобщим криком в пустоту перед собой «Приходите Еще», потому что «Это Помогает».
Но затем, как ни кошмарно, круг распался, и все в помещении начали толпиться и обниматься. Как будто кто-то щелкнул тумблером. Никто даже почти не говорил. Насколько видел Эрдеди, все просто обнимались. Разнузданные, неразборчивые объятья, целью которых, казалось, было обнять как можно больше людей, вне зависимости от того, встречался ты с ними раньше или нет. Все переходили от человека к человеку, расставив руки и подавшись вперед. Здоровяки наклонялись, коротышки вставали на цыпочки. Щеки терлись о щеки. Оба пола обнимали оба пола. И мужские объятья были объятьями настоящими – объятья минус энергичное похлопывание по спине, которое Эрдеди всегда представлял отчего-то обязательным для мужских объятий. За Джонетт Фольц не успевали глаза. Скакала от человека к человеку. Набивала солидное количество объятий. У Кейт Гомперт сохранялось ее обычное выражение угрюмой неприязни, но даже она пару раз обняла и дала обнять себя. Но Эрдеди – который никогда особенно объятья не любил, – отошел от толчеи к столику с одобренной конференцией АН литературой и встал там, руки в карманах, притворившись, что с превеликим интересом изучает кофейную капсулу.
Но затем от ближайшей обнимающейся группки откололся высокий грузный афроамериканский товарищ с золотым резцом и идеальным вертикальным цилиндром афроамериканской прически на голове, заметил Эрдеди, и нагрянул, и встал прямо перед ним, раскинув рукава армейской куртки, слегка наклонившись по направлению к туловищу Эрдеди.
Эрдеди поднял руки в благодушном «Спасибо, не надо» и стал сдавать от товарища еще дальше назад, пока не уперся задом в край столика с одобренной конференцией АН литературой.
– Спасибо, но я не большой любитель обниматься, – сказал он.
Товарищу пришлось восстановить равновесие от подготовки к объятью, он так и замер, неловко, со все еще протянутыми большими руками, – Эрдеди понимал, что афроамериканцу в такой позе должно быть неловко и неудобно. Пока товарищ стоял, не опуская рук и с медленно сходящей с лица улыбкой, Эрдеди обнаружил, что подсознательно высчитывает, какая южно-азиатская местность находится в максимальном количестве километров от этого самого места и времени.
– Че? – спросил товарищ.
Эрдеди протянул руку.
– Кен Э., Эннет-Хаус, Энфилд. Приятно познакомиться. А вы?..
Товарищ медленно опустил руки, но на протянутую руку Эрдеди только взглянул. Вязко моргнул.
– Рой Тони, – сказал он.
– Очень приятно, Рой.
– Эт че, – спросил Рой. Рукопожательную руку здоровый товарищ завел за шею и сделал вид, что чешется, – Эрдеди было неизвестно, что это откровенный дисреспект.
– Что ж, Рой, если позволите звать вас Рой, или мистер Тони, если угодно, если только это не сложное первое имя, через дефис, «РойТони», за которым следует фамилия, но что ж, со всем уважением, Рой, прошу прощения за объятия, тут нет ничего личного, смею вас заверить.
– Заверить?
Лучшая беспомощная улыбка Эрдеди и извиняющееся пожатие плечами под гортексовым анораком.
– Боюсь, я просто не очень люблю обниматься. Это не мое. И никогда моим не было. Среди моей семьи даже бытовала шут…
Теперь – зловещие тычки пальцем в уличном выражении агрессии: товарищ Рой ткнул сперва в грудь Эрдеди, потом в свою:
– Эт че, чувак, типа, это, знач, мое? Типа я, знач, обжиматься обожаю?
Теперь поднимаются обе руки Эрдеди, в простодушном жесте отмахиваясь от любых возможных недопониманий:
– Нет, но, понимаете ли, суть-то как раз в том, что я бы не назвал вас ни любителем объятий, ни их ненавистником, – ведь я же вас не знаю. Я только хотел сказать, что тут нет ничего личного, по отношению к вам как к личности, и я более чем рад пожать руку, даже, если пожелаете, в каком-либо запутанном сложносочиненном этническом рукопожатии, если стерпите мою неопытность в этой области, но при самой мысли об объятиях мне как-то даже некомфортно.
К моменту, когда Джонетт Фольц смогла вырваться из толпы и броситься к ним, товарищ уже крепко взялся за утепленные лацканы анорака Эрдеди, держал его над столиком с литературой так, что водонепроницаемые башмаки Эрдеди оторвались от пола, и навис над ним с лицом, выражавшим открытую враждебность:
– Сышь, ты че, блин, думаешь, я, штоль, тащусь от обжиманок? Че, борзянки обожрался? Дуаешь, тут кому-то эта херня вперлась? Мы, блядь, делаем, что нам говорят. Нам говорят – «Обнимись, а не затянись». Мы тут препоручили наши воли, сука, – сказал Рой. – Педрила мелкий, – присовокупил Рой. Он впихнул свою руку между ними, чтобы показать на себя, то есть Эрдеди над полом он держал всего одной рукой, и этот факт не прошел незамеченным мимо нервной системы Эрдеди. – Я в свой первый вечер обнялся четыре раза, а потом погнал в хренов толкан и блеванул на хер. Блеванул, – сказал Рой Тони. – Некомфортно? Ты, блядь, кто ваще? И не надо мне тут в глаза, сука, пиздеть, что мне комфортно обнимать твою жопу в «Джеймс Риверс Трэйдерс» с чмошным афтершейвом от Келвина-сука-Кляйна.
Эрдеди обратил внимание, что одна из зевак-афроамериканок захлопала и крикнула: «Так ему!»
– А терь ты мне дисреспекты кидаешь перед всей чистой и трезвой братвой, пока я рискую разделить с тобой сраные уязвимость и дискомфорт?
Джонетт Фольц как бы скреблась в спину армейской куртки Роя Тони, мысленно содрогаясь, представляя, как будет выглядеть в Журнале сотрудников отчет о нападении на жильца Эннет-Хауса на собрании АН, куда привела его она лично.
– А терь, – сказал Рой, высвободив пустую руку и с силой ткнув в пол ризницы, – а
