не поведут, потому как у них и без того дел хватает в наше непростое время и потому, что в метрополии Бостона в такой социопатической манере водят все, включая сами Органы, так что все, чем Гейтли реально рискует, – его собственное чувство несгибаемой личной честности. Клише, которое он находит особенно полезным в случае с «Авентурой», – что в Реабилитации важен Прогресс, а не Совершенство. Он любит чинно съезжать налево на Содружества, отъезжать подальше от эркеров Хауса, а затем издавать то, что про себя воображает боевым кличем, и газовать по засаженному деревьями змеящемуся бульвару авеню, ползущему мимо мрачных районов Брайтона и Оллстона и мимо Бостонского университета к большому треугольному неоновому знаку CITGO [144] и Бэк-Бэй. Он проезжает клуб «Неисследованная жизнь», куда больше не ходит, в 18:00 уже дрожащий от голосов и басов под бездонной неоновой бутылкой, а затем высокие серые пронумерованные башни Брайтон Проджектс, куда больше не ходит тем более. На 70 км/ч пейзаж начинает расплываться и растягиваться. Содружка отбивает Энфилд-БрайтонОллстон от северного дешевого края Бруклайна справа. Он проезжает мясного цвета фасады безликих бруклайнских многоквартирников, «Отец & Сын Маркет», мусорные контейнеры, «Бургер Кинги», «Бланшардс Ликерс», аутлет «ИнтерЛейса», сухопутную баржу рядом с очередным контейнером, угловые бары и клубы – «Сыграй еще раз, Сэм», «Харперс Ферри», «У Бунратти», «Ратскеллер», первый и второй «Первый Папашин», – аптеку CVS, два аутлета «ИнтерЛейса» по соседству друг с другом, знак «Сход-развал Эллиса», алкогольный магазин «Мартис Ликерс», который рабочие перестроили, как муравьи, через неделю после того, как он сгорел. Проезжает мерзкие «Ростбифы Райли», где собирается вдарить по кофе «Оллстонская Группа» перед Служением. Гигантский далекий знак CITGO – как треугольная звезда, по которой можно править путь. Он несется на 75 км, наравне с поездом зеленой ветки, катящимся в город с холма по слегка приподнятым путям, которые разбивают полосы Содружки на две и две. Ему нравится ехать наперегонки с поездом на 75 км до самой конечной с авеню Содружества и проскакивать перед ним по переезду на Брайтон-авеню. Это пережиток. Он сам признает, что это темный пережиток его прошлого адреналиново-суицидального поведения от низкой самооценки. У него нет прав, машина не его, это бесценный шедевр на колесах, это машина начальницы, которой он обязан жизнью и вроде как любит, он выбрался за овощами для жалких теней-новичков только после отходняка, у которых глаза до сих пор так и мечутся. А кто-нибудь уже говорил, что у Гейтли квадратная голова? Почти идеально квадратная, массивная, угловатая и мистицетно тупая: голова человека, который будто любит пригнуться и ринуться вперед. Раньше он разрешал закрывать двери лифта о свою голову, ломать об нее что-нибудь. Слово «бронированный» в его детском когномене относилось к голове. Левое ухо у него как у рестлера. Голова почти плоская, так что волосы – длинные позади, но с пажескими завитушками на челке – выглядят так, будто кто-то набросил на голову обрезок ковра, тот немного сполз, да так и остался ²⁰⁰. Никогда не видно, чтобы кто-то заходил или выходил из этих заляпанных гуано древних коричневых домов вдоль Содружки с решетками на окнах первых этажей ²⁰¹. Даже в грозу или когда метут астериски снега на каждом углу торчат всякие оливковые латиноамериканцы и белые как смерть ирландцы, борзо делают вид, будто они тут по делу, прихлебывая из пивных банок в коричневых пакетах. Та еще маскировка, эти пакеты: так затянуты, что очертания невозможно не разглядеть. Сам Гейтли с Побережья и на улице не привык прятать банки в пакеты: это как бы городская фишка. «Авентура» на третьей передаче делает 80 км/ч. Движок не напрягается и не завывает, просто в какой-то момент начинает звучать злобно – так и понимаешь, когда пора прищемить бедро и переключиться. Приборная доска «Авентуры» больше похожа на кокпит военного самолета. Вечно что-то мигает и обозначает; один из Индикаторов, предположительно, показывает, когда переключать передачу; Пэт велела игнорировать доску. Гейтли обожает опускать стекло и свешивать левый локоть наружу, как таксист.

Но вот он застрял за автобусом, который своей большой квадратной задницей занимает обе полосы, так что не успевает его объехать и проскочить перед носом поезда, и тот проносится перед автобусом с ревом пердящего гудка и, как кажется Гейтли, наглой припрыжкой на стыке путей. Он видит, как внутри поезда подбрасывает пассажиров, которые держатся за поручни и ремни. За съездом с Содружки дальше Бостонский университет, Кенмор и Фенуэй, Музыкальная школа Беркли. Знак CITGO так и горит где-то впереди. Чтобы добраться до большого знака, придется ехать обалдеть как долго, а сам он, как говорят, полый, и в него можно залезть и высунуть голову в пульсирующем море неона, но лично никто туда не лазил.

С рукой снаружи – на манер матерого бомбилы – Гейтли пролетает край БУ. То есть край рюкзаков, плееров и дизайнерских шмоток. Мальчики с мягкими лицами, рюкзаками, высокими жесткими прическами и гладкими лбами. Без единой морщины, не потревоженные никакими бедами лбы, как творожный сыр или выглаженные простыни. Здесь во всех витринах либо одежда, либо ТП-картриджи, либо постеры. У Гейтли морщины на широком лбу уже с двенадцати. Здесь ему особенно нравится наблюдать, как люди бросают сумки и прыгают на обочину. Девчонки из БУ, которые выглядят так, будто всю жизнь не ели ничего, кроме молочных продуктов. Девчонки, которые занимаются степаэробикой. Девчонки с длинными причесанными чистыми волосами. Девчонки-ненаркоманки. Странная безнадега в сердце похоти. Гейтли не занимался сексом почти два года. Под конец демероловой жизни он и физически не смог бы. А потом бостонские АА не советуют, не в первый год сухости, если точно хочешь Держаться. Но только они забывают упомянуть, что через год ты уже забудешь, как вообще разговаривать с девушкой, кроме как о Смирении и Отрицании, и каково было раньше Там, в клетке. Гейтли в трезвой жизни еще ни разу не занимался сексом, не танцевал, не держал кого-нибудь за руку, кроме как чтобы произнести «Отче наш» в большом кругу. В двадцать девять лет к нему вернулись поллюции.

Гейтли обнаружил, что в «Авентуре» можно курить без последствий, если открыть пассажирское окно и нигде не просыпать пепел. Хлещущий в окна ветер брутален. Курит Гейтли ментоловые. Переключился на четвертом месяце трезвости потому, что не выносил их и единственные, кто их курил на его памяти, – ниггеры, и он решил, что если перейдет на одни ментоловые, то вернее бросит курить. А теперь он не может курить ничего, кроме ментоловых,