черную пластиковую папку с какими-то исследованиями Содружества Массачусетса по злоупотреблению Веществами. Оказалось, Пэт Монтесян очень любит черный цвет. Она одевалась – даже как-то чересчур, особенно для «дома на полпути» – в черные кожаные брюки и черную рубашку то ли из шелка, то ли из чего-то шелковистого. За окнами эркера под августовским дождем на холм Энфилда карабкался поезд с зеленой ветки. Вид из окон эркера за черным лакированным или каким-то эмалированным столом Пэт – единственное, что можно было назвать красивым в Эннет-Хаусе, который в остальном казался кошмарной поганой помойкой. Пэт постучала по папке нарощенным ногтем «Свелте» и сказала, что по данным этого госисследования, проведенного в Год Геморройных Салфеток «Такс», более 60 % заключенных на пожизненном в адском ИУМ-Уолпол, не оспаривающих, что виновны в том, что они совершили, тем не менее не помнят, чтобы совершали то, в чем они виновны. Пожизненно. Ничего. Гейтли попросил повторить еще пару раз, чтобы понять, о чем речь. У них были провалы в памяти. Пэт сказала, что провал – это когда продолжаешь функционировать, иногда с катастрофическими последствиями, но позже не помнишь, что делал. Как будто разум теряет контроль над телом, и это обычно происходит из-за алкоголя, но можно достичь и через хроническое злоупотребление другими Веществами, в том числе синтетическими наркотиками. Гейтли сказал, что даже не помнит, чтобы у него был настоящий провал в памяти, и до Пэт М. дошло, но она не посмеялась. Пес тяжело дышал и трясся, раскинув ноги по всем сторонам компаса, и словно дергался в конвульсиях, и Гейтли не знал, чесать пузо дальше или хватит. Если честно, он не знал, и что это за фигня – эпилепсия, но подозревал, Пэт говорила не о таких штуках для бритья женских ног, из-за которых так кричала в ванной его прошлая подружка – настоящая алкоголичка Памела Хоффман-Джип. Хорошо за половину первого года трезвости все мысленные процессы Гейтли были затуманенными и склонными к укрывательству.

Пэт Монтесян одновременно и красива, и нет. Было ей, наверное, под сорок. Предположительно, она была молодой, богатой и красивой светской львицей на Кейпе, пока муж с ней не развелся, потому что она оказалась почти беспробудным алкоголиком, – его поступок скорее напоминал бегство и ни на йоту не приостановил ее последующее пьянство. До тридцати она обошла множество клиник и «домов на полпути», но только когда одним прекрасным утром едва не умерла от инфаркта во время белой горячки, смогла Смириться и Прийти с обязательным безнадежным отчаянием и т. д. Гейтли даже не поморщился, услышав про инфаркт Пэт, потому что у его мамы не было белой горячки или классического инфаркта, а было кровоизлияние при циррозе, из-за которого она захлебнулась кровью, мозг лишился кислорода и непоправимо овощезировался. Эти два случая в его уме как бы были полностью разведены. Пэт М. вообще ни в коем разе не стала для Гейтли заменой матери. Пэт нравилось улыбаться и говорить, когда жильцы бесились и ныли про Утраты из-за своих аддикций во время еженедельного Общего собрания жильцов дома, – она тогда кивнет, и улыбнется, и скажет, что лично для нее инфаркт стал лучшим из всего, что случилось в ее жизни, вне конкуренции, он помог ей наконец Смириться. Она попала в Эннет-Хаус на электрической инвалидной коляске в тридцать два и первые шесть месяцев не могла общаться никак, разве что моргая морзянкой или что-то в этом роде ¹⁹³, но даже без рук изъявила готовность попробовать пожевать камень, когда ей так велел Мужик, Который Не Пользовался Даже Именем, при помощи торса и шеи попытавшись как бы надкусить камень сверху и поцарапав оба резца (на их уголках до сих пор видны коронки), и стала трезвой, и вновь вышла замуж, за какого-то другого, постарше, типа триллионера с Южного побережья с какими-то, судя по рассказам, детьмипсихопатами, и но еще восстановила неожиданно многие утерянные функции тела и с тех пор работала в Эннет-Хаусе. Правая сторона ее лица до сих пор была перекошена из-за какого-то паралича, и к речи Пэт Гейтли привык не сразу – казалось, будто она все время поддатая, говорила с нечленораздельной старательностью. Непарализованная половина лица была очень красивая, и у нее были длинные красивые рыжие волосы, и сексуально достойное тело, хотя правая рука атрофировалась в этакую полуклешню ¹⁹⁴ и всегда находилась в таком черном пластмассовом ортезе, чтобы пальцы с наращенными ногтями не сворачивались и не вонзались в ладонь; и походка Пэт была полна достоинства, но смотреть на нее было больно: она подволакивала ужаснотонкую правую ногу в черных кожаных брюках так, будто в нее что-то вцепилось, а Пэт пыталась вырваться.

Когда Гейтли был жильцом, она лично выезжала с ним на большинство важных судебных заседаний, подвозя до Северного побережья на своей убийственной «Авентуре» с номерами для инвалидов, – из-за неврологической темы с правой ногой она буквально топила педаль в пол и водила всегда как маньячка, и Гейтли на шоссе N 1 обычно чуть не писался, – и придавала ему значительные эннетхаусовские уважение и солидность перед судьями и комиссиями, пока все до единого дела, какие можно было закрыть без решения, не отправились в «синие папки». Гейтли до сих пор не понял, чем заслужил столько личного дополнительного внимания и помощи. Как будто он был личным любимчиком Пэт среди жильцов прошлого года. Любимчики и нелюбимчики у нее были; наверное, это неизбежно. Правда, у Энни Пэррот, консультантов и управдома тоже были свои любимчики, так что выходило обычно то на то.

Где-то через четыре месяца после проживания в Эннет-Хаусе страшное желание употребить синтетические наркотики у Дона Гейтли исчезло, как по волшебству, прямо как и обещали сотрудники Хауса, Крокодилы и Группа «Белый флаг» в случае, если он будет просиживать ежевечерние собрания от звонка до звонка, оставаться хотя бы минимально открытым и готовым настойчиво просить какую-то крайне непонятную Высшую силу его забрать. Желание. Ему говорили вставать со скрипом на гигантские колени каждый день по утрам и просить Бога, Как Он Его Понимает, забрать страшное желание, и снова бухаться на колени еще по вечерам перед сном и благодарить свое божество за прошедший безВещественный день, если так и было. Чтобы не забывать вставать на колени, ему советовали держать ботинки и ключи под кроватью. Раньше Гейтли вставал на колени, только когда его тошнило, во время секса или когда замыкал низко установленную сигнализацию, или если кому-то везло в махаче и Гейтли прилетало