– Экспериализм.

Стипли сказал:

– Или так называемый экспериализм. Даже сепаратизм. Ни одна программа других ячеек вас как будто не торкает. Большинство в Департаменте воспринимает это как чистую злобу с вашей стороны. Ни программы, ни сюжета.

– И вас это повергает.

Стипли выгнул губы, словно чтобы сдуть с них нечто.

– Но когда есть очерчиваемые стратегическо-политические цели и задачи. Когда можно разгадать, откуда злоба, сыскать концы. Тогда это просто бизнес, как говорится.

– Ничего личностного, – Марат смотрел вверх. Некоторые звезды словно мерцали, другие горели с бОльшим постоянством.

– Когда просто бизнес – мы понимаем, за какой конец потянуть. Есть поле, есть компас, – он посмотрел на Марата прямо, но без укора. – А с вами все кажется личным.

Марат не мог придумать описания взгляду, которым Стипли его одарил. Ни печальный, ни пытливый, ни вполне задумчивый. Далеко на дне пустыни вокруг праздничного костра были маленькие искры и тени движений. Марат не мог определить, вправду ли Стипли раскрывает свои эмоции. Искры постепенно загасали. Через вакуумную тишину до них доплывали мелкие обрывки молодого смеха. Еще иногда слышались шорохи в кустарнике на склоне – гравия или малых ночных существ.

Или Стипли пытался что-то передать, дать что-то понять, чтобы позже решить, сообщить ли мсье Фортье. Работа Марата с Департаментом неопределенных служб чаще всего состояла из многих испытаний и игр на правду и предательство. С ДНССША он чувствовал себя, как грызун в клетке под безразличными взглядами безразличных людей в белых халатах.

Марат пожал плечи.

– Для США ненависть не впервые. И не вторые. «Сияющий путь» и ваша компания «Максвел Хаус». Транслатинские кокаиновые картели и бедный покойный мсье Кемп в его взорвавшейся машине. Разве Ирак и Иран не называли США Очень Великой Сатаной? Как ты ненавистно их нарек – поленья?

Стипли быстро испустил весь дым, чтобы ответить.

– Да, но и там были контексты и концы. Прибыль, религия, сферы влияния, Израиль, углеводороды, неомарксизм, передел власти после холодной войны. Всегда было что-то третье.

– Какое-то желание.

– Какой-то бизнес. Что-то третье между ними и нами – дело было не просто в нас: они всегда либо чего-то хотели от нас, либо хотели, чтобы у нас чего-то не было, – Стипли словно бы говорил очень искренне. – Что-то третье, цель или желание – проводник враждебности, который ее как-то абстрагировал, что ли.

– Ибо так действует тот, кто со здравым умом, – сказал Марат, обратив великое внимание на выравнивание бахромы пледа повдоль груди и колес, – какое-то желание для себя – и усилия, траченные навстречу этому желанию.

– А не просто негатив ради негатива, – сказал Стипли, качая аляповатой головой. – Не просто бесцельное желание вреда другому.

Марат снова обнаружил, что лживо изображает шмыганье закупорки в носу.

– А цель США, желания? – это он задал тихо; звук голоса был странен на фоне камня.

Стипли сщипывал очередную частицу табака с помады губ. Он сказал:

– Нас так просто не обобщить, ведь вся наша система зиждется на индивидуальной свободе стремиться к индивидуальному счастью, – его тушь теперь остыла в виде того пути, которым стекла. Марат длил молчание и возню с пледом, пока Стипли иногда окидывал его взором. Таким образом прошла целая минута. Наконец Стипли сказал:

– Для меня, то есть меня лично как американца, Реми, – если ты реально серьезно спрашиваешь, – наверное, это стандартные старые простые американские мечты и идеалы. Свобода от тирании, от избыточного желания, страха, цензуры речи и мысли, – он выглядел во всей серьезности, несмотря на даже парик. – Старые, проверенные временем. Относительное изобилие, труд на благо, адекватное время досуга. Желания, которые можно назвать избитыми, – его улыбка открыла Марату помаду на одном из резцов. – Мы хотим выбора. Ощущения эффективности и выбора. Быть любимыми. Свободно любить того, кого выпало любить. Быть любимыми вне зависимости от того, можно ли рассказывать про засекреченные дела на работе. Чтобы верили тебе и верили, что ты знаешь, что делаешь. Чтобы ценили. Чтобы тебя не ненавидели беспрограммно. Дружить с соседями. Дешевой энергии в избытке. Гордиться работой и семьей, и домом, – помада размазалась на зуб, когда палец удалял гранулу табака. Он «faisait monter la pression» ¹⁷⁰: – Всякие пустяки. Общественный транспорт. Здоровое пищеварение. Упрощающие жизнь бытовые приборы. Жену, которая не путает требования работы с твоими собственными фетишами. Надежную систему перемещения и переработки отходов. Закаты над Тихим. Туфли, которые не перерезают циркуляцию крови. Замороженный йогурт. Выйти на крылечко, взять высокий стаканчик с лимонадом, сидя на нескрипучих качелях.

Лицо Марата, оно отображало ничто.

– Верность домашнего зверя.

Стипли ткнул сигаретой.

– Ну вот же, друг.

– Развлечение высокого качества. Высокая окупаемость доллара за досуг и зрелища.

Стипли согласно усмехнулся, выпустив форменную сосиску дыма. В ответ на это Марат улыбнулся. Постояла тишина для мыслей, пока Марат наконец не сказал, глядя вверх и в никуда для размышления:

– Этот американов тип человека и желания кажутся мне почти классическими – как это называется? – utilitaire.

– М-м, «прибор» по-французски?

– Comme on dit [139],– сказал Марат, – utilitarienne. Максимум удовольствие, минимум неудовольствие: результат: благо. Вот США для тебя.

Потом Стипли произнес Марату правильное американо-английское слово. Потом натянутая пауза. Стипли вздымался и опадал на пальцах. Пламя молодежных людей горело в немалых километрах внизу, на дне пустыни, огонь словно бы горел кольцом, а не сферой.

– Но да, – сказал Марат, – но конкретно чьи удовольствие и чья боль, в уравнении блага у этого типа личности?

Когда Стипли удалил частицу сигареты с губы, он рассеянно покатал ее между первым пальцем и большим; это не показалось женственно.

– Не понял?

Марат почесал внутри ветровки.

– Я задаюсь вопросом об уравнениях этого американового типа: лучшее благо – когда максимум удовольствия каждого индивидуального американового человека? или максимум удовольствия для всех человеков?

Стипли кивнул, обозначив готовное терпение к человеку, чей котелок варил небыстро.

– Ну вот и понесло, но уже сам этот вопрос демонстрирует, как расходятся наши разные типы национального менталитета, Реми. Американский гений, наше благополучие – в том, что когда-то давно в американской истории до кого-то дошло: