– Раздевайтесь.

Ладно. Мы скидываем одежду, как змеи – шкуру, превращаясь в нечто первобытное и первозданное. Мне велено сесть на камень, пока мудрый старец, который будет с нами на протяжении всего ритуала, расскажет, что нас ждет и чего ждут от нас. Он ведет нас в крааль (это помещение, куда на ночь загоняют скот). Я вхожу босиком по полу из земли и коровьего навоза и сажусь на камень, изо всех сил стараясь сохранять ледяное спокойствие и слушая, как старец идет вдоль ряда посвящаемых ко мне, вместе со своим помощником, который несет ассегаи – заостренные копья, используемые в ритуале. Их несколько – свежее лезвие для каждого посвящаемого. Сердце бешено колотится в моей груди. Я пытаюсь умерить дыхание, как учил меня Старик, развожу в стороны колени, согнутые под прямым углом.

Ингсиби становится в ритуальную позу.

– Смотри на восток!

Я поворачиваюсь к востоку. Чувствую обжигающее прикосновение лезвия. Холодный озноб пробегает по спине, за ним – волна жара и адреналина. Я невольно закашливаюсь, а потом, повернувшись к западу, кричу:

– Ndiyindoda! Ndiyindoda! Ndiyindoda!

Ингсиби переходит к следующему посвящаемому, оставив меня в ослепляющем облаке боли, какой я никогда не испытывал прежде и к какой совершенно не был готов.

Я – мужчина.

В краале царит удушающая жара, но меня бьет озноб – естественная реакция тела на шок.

Я – мужчина.

Я как канатоходец – не смею смотреть вниз, но должен. Наконец я вижу, как с моего мужского достоинства капает кровь.

Я – мужчина.

Закончив ритуал с последним парнем, ингсиби моет руки. Потом подходит ко мне с каким-то растением и клочком козлиной шкуры. Он обматывает шкуру вокруг раны, наподобие бинта. Кто-то кладет мне на плечи покрывало. Хижина с конусовидной крышей под названием «ибома» специально предназначена для проживания посвященных во время оставшейся части ритуала. Весь участок вокруг нее выложен тернистыми ветками, кроме узкой тропинки, ведущей к входной двери. Кто-то ведет меня к ибоме, и я робко сажусь, пытаясь успокоить дыхание. Кроме повязки на члене и вокруг талии, на мне ничего нет. В этот переходный период я не юноша и не мужчина; я – животное. Мы все животные. И Бог – животное.

В первый день говорим мы мало, лишь ходим по комнате и представляемся, называя клановое имя и место, откуда приехали. Когда приходит мой черед, я говорю:

– Madiba. Yem-Yem uSpicho, Vele-bam-bestele. Igama lam lesfana ngu-Ndaba (Меня зовут Ндаба). Ndisuka eQunu (Я из Куну.) Inkosiyam ngu-Nokwanele (Моего вождя зовут Нокванеле.)

Я внимательно слушаю, пытаясь запомнить имена всех парней, собравшихся в круг. Ближайшие семь дней я проведу вместе с остальными посвященными в ибоме. По понятным причинам нам не дают ни воды, ни какой-либо другой жидкости – только жесткую кашу из вареной кукурузы. Спим прямо на земле, подстелив одеяло, при этом нельзя ложиться ни на бок, ни на спину с выпрямленными ногами – только с согнутыми в коленях. Мне снятся странные сны, и я часто просыпаюсь, потому что любое движение отдается жуткой болью в животе. Я лежу на земле и думаю: «Это ад. Отец, должно быть, ненавидит меня, если подверг этой пытке. Как они смеют проделывать такое со мной? Это же безумие!»

На второй день кто-то приходит и показывает нам, как обернуть рану свежими листьями под названием «исикве». Их обратная сторона покрыта мелким ворсом, который прилипает к ране, так что можете себе представить, что отодрать и заменить новыми – задача не из легких. Каждый дюйм – агония, а через несколько минут нужно накладывать новый лист. Жуть! К тому же нам говорят, что мы должны проводить эту процедуру несколько раз в день, как бы ни было больно, а это просто невероятно больно. Так продолжается несколько недель, пока рана полностью не затягивается.

На следующий день мы обмазываем лица и тела глиной и сидим в ибоме, как призраки. Живот уже ноет от голода. Я радуюсь, увидев, что в кукурузную кашу добавили немного амаси, но меня мучает жажда, и рот как будто превратился в старый башмак. Жажда сводит меня с ума, но я говорю себе: «Не думай о воде. Не думай о воде. Не думай о Бейонсе. Не думай о надкусанном ухе Холифилда, или о танцевальных движениях Пи Дидди, или о красивой попке мисс Динамит из Лондона».

На седьмой день я так ослаб от голода и жажды, что едва нахожу в себе силы, чтобы обмазаться глиной, которая защитит мою кожу, когда я выйду наружу, и в то же время я уже готов вырваться из этой хижины. Я чувствую запах жареной козлятины. Ничего мне так не хочется, как съесть хотя бы кусочек. И попить. В этом первом глотке холодной воды заключено все – благодать, жизнь, смелость, Бог, но нам говорят: «Не пейте слишком много! Помните, что вода должна выходить, а вы знаете, что это означает. Боль!»

На вторую неделю нам разрешают выпить алкоголь и немного покурить, что приносит огромное облегчение. За это нужно платить, поэтому ханки – старейшины, присматривающие за посвященными, – приносят деньги.

В течение следующих недель мы обмазываемся белой глиной каждое утро перед выходом из ибомы. Это здорово – гулять в зарослях, дышать свежим воздухом, срезать хворост мачете. Еще мы собираем листья, чтобы накладывать их на раны – делать это нужно регулярно, но уже не так часто, потому что раны затягиваются удивительно быстро. Мы гуляем, разговариваем о доме, о школе, о женщинах. Наступает момент, когда нас должен «ударить ветер», то есть мы должны раздеться, а ветер… Впрочем, эта информация вам ни к чему. Это своего рода терапия, скажем так.

Со стороны может показаться, что парни, выросшие на компьютерных играх, умрут со скуки, сидя днями напролет в хижине, но это не так, во всяком случае для меня. Недели сменяют друг друга, и мы слышим песни о мужестве, о жизни, о женщинах. Среди этих песен есть одна о письме возлюбленному, которая называется «Isipringi Sebhedi» («Пружины кровати») – о женщинах и девушках, в которой такие слова: «Эта женщина меня погубит, я люблю ее, она так прекрасна» и так далее. Мы учим своего рода тайный язык – по-другому называем стул, еду, воду и все остальное – и слушаем легенды о предках. ПРОХОДЯТ ДНИ, И ВОЗДУХ В ХИЖИНЕ УЖЕ НЕ ПОДДАЕТСЯ НИКАКОМУ ОПИСАНИЮ, ПОТОМУ ЧТО В ОДНОМ ПОМЕЩЕНИИ НАХОДЯТСЯ ДВАДЦАТЬ ЖИВОТНЫХ, КОТОРЫЕ НЕ МОГУТ ПОМЫТЬСЯ.

Через три недели мы идем к реке, чтобы искупаться, все вместе, завернувшись в покрывала, с палками, мылом и известняком. Мы трем известняк о речные камни, пока не образуется вязкая белая паста, которой мы обмазываемся с головы