Из замка они вышли черным ходом и по извилистой тропе углубились в чащу на склоне горы, куда выходили задворки Брайклифского замка. Далее кортеж проследовал по скалистому речному берегу к песчаной излучине. Когда процессия остановилась не на кладбище, а у пристани, у Клэя зародились первые подозрения, что не особо сложный замысел Муга – притворная смерть Матрика и его последующее извлечение из могилы – страдает чрезмерной простотой.

На берегу кортеж поджидали несколько придворных.

Клэй подошел к ним и спросил:

– А где тут у вас королевская усыпальница… ну или склеп какой?

Один из скорбящих осторожно сжимал пальцами белоснежный носовой платок и, судя по всему, не хотел его пачкать, утирая сопливый нос.

– Склеп в катакомбах под замком, – объяснил вельможа, – но ее величество в последнее время питает пристрастие к… – тут он покосился на Локана, – к северным обычаям.

– И как же на севере хоронят королей?

Вельможа посмотрел на реку и вздохнул:

– По-моему, их не хоронят.

Десяток дюжих носильщиков доставили на берег богато изукрашенную ладью, куда уложили короля, обездвиженного зельем, которое сразу же после Совета Престолов Муг приготовил на кухне королевского замка. Кожа Матрика сияла мертвенной белизной – под действием некоего дурман-корня, как объяснил волшебник. Поредевшую шевелюру короля умастили и зачесали назад, а самого его нарядили в роскошное одеяние, украсили всевозможными золотыми побрякушками – ожерельями, кольцами, гривнами – и в довершение всего водрузили в изголовье тяжеленную корону, усыпанную сверкающими самоцветами (Клэй встревожился, что под весом этого великолепия ладья затонет, едва коснувшись воды). На груди короля крест-накрест лежали его любимые кинжалы Рокси и Грейси.

Голову Матрика обвивал венок из багряницы, традиционного подношения Осеннему сыну. Как утверждали жрецы Вайла, без этого венка Отступник пошлет усопшего к Морозной Матери и обречет его душу на вечные страдания в ледяных чертогах преисподней.

На королевских отпрысках, облаченных в черные траурные одеяния, горе (равно как и отцовство) сказывалось по-разному. Близнецы плакали (Клэй предположил, что это их естественное состояние); Лилиана, скрестив руки на груди, гневно пронзала взглядом ярко-синих глаз любого, кто осмеливался ее утешать. Керрик то всхлипывал, размазывая по пухлым щекам слезы и сопли, то украдкой доставал из кармана горсть чего-то похожего на изюм и торопливо запихивал лакомство в рот. Лишь самый старший, Даниган, оставался спокоен и невозмутим; он даже заскучал, слушая монотонный голос жреца, перечислявшего заслуги Матрика перед королевством, любимой женой и обожаемыми детьми.

Лилит играла роль безутешной вдовы с таким непревзойденным совершенством, что восхищенные зрители наверняка завалили бы сцену букетами роз. Присутствие Локана несколько портило картину, поскольку вдовствующая королева льнула к его плечу, как несчастная жертва кораблекрушения к последнему обломку мачты в безбрежном океане. По случаю траура широкоплечий каскарец где-то раздобыл парадный черный доспех, но выражение суровой скорби на юном лице отчего-то выглядело напускным.

«Вот болван, – подумал Клэй. – Неужели он и впрямь решил, что она его сделает королем?» Ему стало жаль мальчишку. Новый муж был нужен Лилит, как гнилая тыква вместо головы. Королева вышла замуж, понадеявшись, что Матрик быстро сопьется и не будет вмешиваться в государственные дела, а вышло наоборот: он прекрасно правил Агрией и прослыл разумным и милостивым владыкой. А теперь Лилит единолично займет престол, и некому будет сдерживать ее безрассудные порывы.

Клэй еще долго плутал по лабиринтам своего разума и обнаружил выход лишь к тому времени, когда жрец воззвал к милосердной половине Святой Четверицы и препоручил душу Матрика благому призрению Летнего короля и неустанным радениям Весенней девы (если бы Матти не притворялся трупом, то непременно отпустил бы шуточку насчет радений). Наконец ладью оттолкнули от берега, и быстрое течение понесло ее на восток, вниз по реке.

– Так еще лучше, – сказал Муг приятелям. – Не придется его выкапывать. Пойдем вниз по течению, там и подберем. А ты видел, сколько золота на него высыпали? Нам на всю жизнь хватит.

Гэбриель недоверчиво покачал головой:

– Нет, здесь что-то не так. Мало ли кому это взбредет в голову. А вдруг ниже по реке разбойники устроили засаду, чтобы ограбить погребальную ладью? С чего бы… – Он осекся и изумленно раскрыл рот.

Клэй проследил за взглядом друга и увидел Локана с луком в руках. Северянин подносил к горящей жаровне наконечник стрелы, обмазанный смолой.

Судя по всему, каскарцы не просто сплавляли усопших правителей вниз по реке, а сначала разводили под ними костер.

Внезапно все присутствующие уставились на Клэя, и лишь тогда он осознал, что во весь голос выкрикнул:

– Погодите!

«Купер, соображай быстрее, – подстегнул его внутренний голос. – На тебя все смотрят!»

– Погодите, – повторил Клэй, шагнул вперед и неуверенно, пока еще не понимая, как поступить дальше, потянулся к Локанову луку. – Давайте я отправлю короля к богам. Он ведь был моим другом. Прошу вас…

Северянин перевел взгляд на королеву, будто спрашивая позволения. Лилит на миг задумалась, потом кивнула, и Локан нехотя, как ребенок, которого мать заставляет отдать любимую игрушку другому, вручил лук Клэю.

Клэй взял лук, нарочно махнул пламенеющей стрелой в непосредственной близости от носа каскарца и повернулся к реке. Ладья покачивалась ярдах в ста от него – если хорошенько прицелиться, то не промазал бы даже тот, кто никогда в жизни не стрелял из лука.

Клэй натянул тетиву. Выстрелил. Промазал.

За спиной Клэя послышались вздохи, кто-то хихикнул.

– Прошу прощения, – робко произнес он. – Я от горя сам не свой. Можно еще раз попробовать?

Каскарец дал ему еще одну стрелу. Клэй тянул время, поджигая наконечник, потом снова прицелился, и на этот раз стрела упала в воду чуть ближе к ладье.

– Тьфу ты, ветром сдуло, – пробормотал он и попросил у Локана очередную стрелу.

Северянин посмотрел на него со смутным подозрением – наверное, потому, что погода была безветренной.

Третья стрела долетела почти до самого борта ладьи, которая уже приближалась к крутой излучине, окутанной белым облаком тумана, что поднимался из-за деревьев вдалеке.

Королева вздохнула:

– Локан, покажите, пожалуйста, этому криворукому остолопу, как должно отправить в последний путь моего любимого, безвременно почившего мужа.

Лицо северянина расплылось в подобострастной улыбке.

– Будет исполнено, моя королева.

– Ваше величество… – начал Клэй.

– Довольно! – оборвала его Лилит. – Хватит измываться над священной церемонией! К счастью, Локан прекрасно владеет и луком, и еще кое-каким оружием, – с застенчивой усмешкой прибавила она.

Услышав это весьма двусмысленное заявление, Клэй с трудом удержался, чтобы не закатить глаза. Он отдал лук юному северянину и чуть отступил. Каскарец поджег новую стрелу и небрежно приложил ее к тетиве.

«Покрасоваться решил, паршивец», – подумал Клэй.

Рядом обеспокоенно переминался Гэбриель.

Локан принял стойку для стрельбы, поднял лук наизготовку, прицелился. Ладья уже почти скрылась в тумане. Выстрел предстоял не из легких, но Клэй не сомневался, что любимчик королевы справится с задачей. Как только северянин натянул тетиву до предела, Клэй, будто невзначай, негромко произнес:

– А имя сыну вы уже выбрали?

– Что?!

Тетива зазвенела, горящая стрела, крутясь, отлетела назад, в толпу. Вельможи бросились врассыпную, а Локан обернулся к Клэю. На розовых щеках каскарца вспыхнул яркий румянец – сначала алый, а потом и вовсе багровый, то ли от злости, то ли от стыда. Скорее от злости.

– Мне вот очень нравится имя Ораг, – продолжил Клэй. – Такое благородное… как у истинного северянина.

Локан, яростно сверкая глазами, подступил к Клэю, но тот невозмутимо встретил его взгляд и негромко процедил ледяным тоном:

– Только попробуй.

Каскарец застыл на месте как приклеенный.

Собравшиеся утихли. Немного погодя Локан заморгал, будто освобождаясь от чар, и обратился к Лилит:

– Простите, госпожа, я… – Он обвел взглядом толпу, посмотрел на