– Помнишь?

– Помню. Признаюсь, я всегда любила его и даже пыталась потом найти, но он уже давно не продается. Наверное, потому, что сегодня никому бы и в голову не пришло заменить дезодорантом для подмышек лосьон после бритья.

Его губы еле уловимо скользили в сантиметре от ее лица, мотыльками проносясь над выбивавшимися из-под шапочки прядями волос, едва касаясь аккуратного маленького носика, медленно приближаясь к губам. Она была удивлена, что ей, как ни странно, не было неприятно то, что он тут устроил. Она чувствовала на своем лице его дыхание, казалось, еще секунда, и он поцелует ее. Да-да, поцелует, его губы уже тянулись к ее.

Но в тот момент, когда она приготовилась поцеловать его в ответ, он подался назад и отошел, отпустив ее руки.

– У меня тут где-то был еще небольшой запас Динамита. Купил как-то впрок на рынке в Лужниках. Если его не выкинули, конечно. Но такое чувство, что здесь вообще ничего не тронуто.

Она молчала, озадаченная его недавней выходкой.

Пробравшись в угол гаража, он жестом показал на какую-то коробку из почти нового картона.

– Гляди! Это он и есть, я так и думал.

Подойдя к коробке, он походя снял с полки пару запыленных дисков с записями Элтона Джона.

– Помню, как забрал это у каких-то барыг, – он выглядел лихорадочно возбужденным, – Конфискат! Возьму их с собой в общежитие, давно не слышал этих песен.

Вдруг он щелкнул языком.

– Смотри! А ведь не так уж и плохо, что я тут объявился. Сколько с тех пор он написал песен, а? Теперь я смогу их все послушать. Скажи, как он вообще, а? Ты его слушаешь?

– Что я могу тебе сказать? Сэр Элтон Джон…счастлив. Живет в Виндзоре. Но ты же знаешь, что мне всегда больше нравилось старое диско. Хотя…один интересный случай у меня, все же, был. Однажды мы, мы с…в общем, однажды я была в Англии, и мы гуляли по Длинной Аллее, той, что ведет к Виндзорскому замку. Мы разглядывали…туристов, а потом оказалось, что дом сэра Элтона находится где-то неподалеку, а мы даже и не знали.

Она не стала рассказывать, что ничего вокруг даже и не разглядела, кроме Антона. Он был ее главной достопримечательностью. На этот раз она не обратила внимания на то, что говорила о вещах, которых в ее жизни не было. Если верить календарю, опять-таки.

Словно просканировав ее мысли, Генка сказал со злобой:

– Можно подумать, если бы ты и… если бы ты знала, что он там живет, это бы что-то изменило.

– Скажи, пожалуйста, а что ты, все же, хочешь сделать? – Ей надоели эти бесконечные препирательства, больше похожие на ревность. Можно понять, когда ревнуют мужей, жен, братья ревнуют родителей к другим братьям, начальников ревнуют к подчиненным. Но как можно объяснить ревность одного несуществующего человека к другому? Бред какой-то, ей-богу.

– Для начала нужно полностью воссоздать всю цепочку событий, которые мы пережили.

Она вздохнула, по ее позвоночнику липким холодом побежали мурашки. Меньше всего ей хотелось бы воссоздавать какую бы то ни было цепочку. А то вдруг обнаружится, что ювелир проиграл состояние в Лас-Вегасе, поэтому вместо золота вшил в эту цепочку звенья из железа, а то и вовсе дешевого пластика.

Каждый пыльный сундук времени бывает наполнен разными воспоминаниями, сладкими и не очень. Что же касается нее, то когда небесный кондитер готовил этот слоеный торт их отношений, то сахар он заменил дробленым бетоном, а крем – рвотными массами. Ни грамма этого торта не хотелось пробовать вновь.

Что он хотел воссоздать? Как она вытрясала из его поганой гражданской жены свои подарки, которые после его гибели попали в ее руки? Или то, как она, заглушаемая московским трафиком, ревела навзрыд, перекрикивая гул улиц? Или как пила в подворотнях холодными зимними ночами, а потом злобно сжимала алюминиевые банки из-под пива в руках, надеясь стереть их в порошок вместе с той цепочкой воспоминаний и ювелиром заодно?

Но она, все же, сказала:

– И зачем тебе это вдруг понадобилось?

– Понимаешь…как бы тебе это объяснить. Я…я способен кое-что видеть из будущего. Своего. Которого с традиционной точки зрения как бы нет. К сожалению, в этом покрывале будущего моль времени проела огромные дыры, а потому я вижу далеко не все. Так, например, я вижу, что после того, как задохнулся в том проклятом гараже, какой-то человек выходит из него. Но я не вижу его лица, или, возможно, ее. Поэтому я хочу восстановить весь событийный ряд, чтобы экстраполировать его уже в настоящее будущее и получить картину преступления или, возможно, целую картинную галерею технично связанных друг с другом преступлений.

Она устало отмахнулась от него.

– Ген…или как тебя там. Тебя нашел в гараже твой брат, неважно, как это называть, прошлым или будущим. Это классический случай отравления угарным газом. Ты завел машину и закрыл ворота гаража, потому и отравился выхлопом. Не пришлось даже возбуждать уголовное дело. Гораздо сложнее было определить, с устатку ли ты двери прихлопнул, суровым ли зимним ветром их задвинуло, или ты, тварь, покончил с собой таким вот замысловатым способом, потому как устал бороться с силами зла, а?!?!

Ее вдруг прорвало, словно прогнившую канализационную трубу, которая давненько требовала прочистки.

– Гад! Ты подлый, гнусный, трусливый шакал. Да как же ты посмел?! Как ты мог бросить меня здесь одну, оплеванную всем миром благодаря тебе же, с кучей непонятных загадок и будущим, затуманенным сильнее, чем сознание самого запойного на свете алкоголика? Какова бы ни была твоя причина, как ты посмел уйти? Как ты посмел бросить меня?!

Ее лицо покраснело от гнева и слез. Ненависть, столько лет клокотавшая в ней, наконец-то нашла выход. Она накинулась на него, молотя кулачками куртку.

– Гад!!! Ненавижу тебя!

Увидев, что единственный способ прекратить эту истерику – схватить ее и хорошенько встряхнуть, он поспешил это сделать. Затем, осторожно приоткрыв дверь, сгреб в ладонь остатки зимнего снега и стал энергично натирать ей щеки, пытаясь привести в чувство.

– Вот так, – бормотал он, видя, что она потихоньку успокаивается, – неужели ты могла поверить, что я…я будучи в