— Была такая необходимость. — В голосе Кравца прозвучали нотки сильного недовольства. — А если вы боитесь патрулей, то садитесь в машину.

Учитывая дождь, состояние своего промокшего насквозь костюма и легенду, под которой его знали в подполье, в машину надо было садиться. Пришлось благодарно кивнуть головой и лезть на заднее сиденье. Там Ивлиев, конечно же, увидел Коломийца, в грязном армейском кителе и со щекой, на которой явно виднелся след угольной пыли. Водитель с массивной головой, стриженной под машинку, даже не повернулся, продолжая таращиться вперед через залитое дождем стекло. Кравец забрался на переднее сиденье, поддернул полу плаща и захлопнул дверь.

— Давай! — сказал он водителю, и тот тронул машину, видимо не нуждаясь в дополнительном уточнении маршрута.

Ивлиев открыл было рот, чтобы напомнить, что у него есть еще дела и ему нужно быть в другом месте, причем весьма срочно. Но когда что-то твердое не очень вежливо уперлось ему в ребра, он передумал говорить. Кравец повернулся к нему с переднего сиденья, мрачно вздохнул и сказал:

— У меня есть все основания не верить вам, господин Ивлиев Василий Ильич. События последних недель, а особенно дней, когда вы прибыли в наш город, таковы, что есть необходимость вас спросить еще раз. Кто вы такой? Я, конечно, доверяю своему помощнику, Вадим мог вам поверить, потому и отпустил в тот день из леса, когда вы назвались представителем Центра. Я, честно говоря, полагал, что вы — сотрудник НКВД и после такого прокола просто скроетесь из города или за стенами вашего управления. Но вы удивили меня. Вы продолжаете разгуливать по городу и всему району. И чем же вы занимаетесь?

— Ваш нервный помощник, — недовольно проговорил Ивлиев, — как вы имели вежливость его назвать, может случайно нажать на спусковой крючок и продырявить мне печень. Кто я такой, я вам сказал еще тогда, в лесу. Чем я занимаюсь, я вам рассказывать не буду. Не вашего уровня информация. Это второе. Третье, допрашивать здесь имею право только я вас, а никак не вы меня. Какого черта вы устроили войну в Лановцах?

— Откуда вы знаете? — угрюмо спросил Коломиец, так и не убрав дула пистолета и продолжая прижимать его к ребрам Ивлиева.

— У меня свои источники информации в городе. Причем не только среди населения, но и в милиции, и даже в НКВД. Мне передали кое-какие каналы в Центре, когда отправляли сюда. Вы думаете, что представитель зарубежного штаба приедет без серьезной связи? Вы, Коломиец, потеряли больше людей, спасая двоих своих бойцов. Вы считать умеете? Вообще обстановку понимаете? Это не 39-й год и не 41-й, чтобы вот так геройствовать с криками «Мы своих не бросаем!». Не то время. Сейчас основная задача состоит в выживании подполья, объединении ОУН и УПА под единым руководством с единой тактикой борьбы, а не так, как у вас — правая рука не знает, что делает левая.

— Хватит болтать! — вдруг резко бросил Коломиец. — Тарас Донатович, делайте то, что собирались.

Ивлиев на миг похолодел. «Делайте то, что собирались» могло означать и быструю расправу над ним. Тем более что Кравец велел водителю остановиться и выйти покурить, не глуша двигателя. Водитель молча выполнил приказ. И когда машина остановилась, он дернул ручку ручного тормоза и выбрался под дождь. В воздухе повисло тягостное молчание. Ивлиев ждал. Его не обыскали, не отобрали оружия. Одно это уже говорило за то, что не расправу здесь готовят, а нечто иное. Кравец почти минуту рассматривал Ивлиева, затем заговорил медленно, немного даже с ленивыми интонациями в голосе:

— Видите ли, Ивлиев, борьба в Украине идет нешуточная, смертельная борьба, и в таких условиях… — Он сделал небольшую паузу и вдруг произнес слова пароля, вплетенные в этот обыденный разговор о независимости: — Каждый должен отдать родине себя без остатка, своих близких со скорбью, а врагов без жалости.

— Ну, — тоже сделав паузу, ответил отзывом, который ему дал Горюнов, Василий, — пожалеть можно только жену и мать.

— Украина каждому патриоту и жена, и мать, — произнес Кравец и уже потеплевшим взглядом посмотрел на Ивлиева.

— Брат за брата, — кивнул тот.

— Черт бы вас подрал, Ивлиев! — проворчал Коломиец, пряча в кобуру пистолет. — Вы не могли раньше пароль сказать? Столько дней уже…

— Во-первых, — пожал плечами Василий, — кто меня спрашивал? А во-вторых, моя задача здесь не вас контролировать и координировать ваши действия. Я здесь по другому делу. Но то, что вы не выполняете приказ о конспирации и запрете привлекать к себе внимание необдуманными акциями, я непременно доложу. На кону стоит такое дело, а вы связались с двумя милиционерами.

— Вы не понимаете, — начал было угрюмый Коломиец, но Ивлиев его бесцеремонно перебил:

— Я все понимаю. Понимаю то, что на войне приказы надо выполнять. Без этого нет дисциплины, без этого нет армии, без этого не будет и победы. Хуже, вы всех нас за собой потащите в могилу со своей местью.

— Перестань, Вадим! — вставил вдруг Кравец. — Я тебе сто раз говорил то же самое. Сейчас не это главное. Скажите, Ивлиев, когда будет приказ о взрыве? Когда нам ждать решительного часа?

— А вам не терпится? — Василий изобразил злость. — Сидите и ждите. Не знаю, это не мой вопрос. И приказ вы получите скорее всего не по моему каналу, а по вашим, обычным. А почему вы спрашиваете? Опять появились проблемы с подготовкой?

Он внимательно и с интересом посмотрел в глаза двум своим собеседникам. Проговорятся про шахту? Про то, что у них два человека пропали с бикфордовым шнуром и запалами, а значит, в шахте были посторонние и теперь вся операция под большой угрозой?

— Нет, никаких проблем нет, — покачал головой Кравец и почему-то переглянулся с Коломийцем.

Когда Василий вытерся полотенцем и натянул чистое сухое белье, мысли в его голове немного улеглись и приобрели форму ровных рядов… или стеллажей с отсортированной информацией. Закурив, он набрал номер Горюнова. Шеф не брал трубку, а это могло означать и то, что он уехал домой. Начальник управления НКВД тоже должен хоть изредка ночевать дома. Повесив трубку, Василий полез в шкаф. Надеть, кроме мокрого костюма (и грязного