И вдруг входная дверь дома распахнулась от сильного удара ногой, и на пороге появился милиционер с погонами старшины. Ремня на нем не было, русые волосы растрепались, по щеке стекала струйка крови, рукав выше локтя перетянут окровавленной тряпкой. Высокий сильный мужчина, он держал в руках ручной пулемет, а его бешеный взгляд метался по окрестным кустам, сараям и деревьям.
— Люди! — Зычный голос милиционера пронесся над соседними хатами. — Беритесь за оружие, бейте бандеровцев, гоните из своих сел эту нечисть!..
Голос перекрывала пулеметная очередь. Раненый милиционер стрелял от пояса, поливая свинцом все вокруг. Одна пуля ударила в березу, за которой стоял Кравец, и он поспешно присел на корточки, прижимаясь к стволу дерева. В ответ зазвучали выстрелы, и пулемет замолчал. Кравец выглянул и увидел, что милиционер, выронив из рук ручной пулемет, медленно сползает по стене дома на ступени, оставляя за собой кровавый след. И почти сразу из дома раздались крики:
— Прощайте, товарищи! Помните нас! Смерть кровавым предателям своего народа!
Три окна хаты одновременно с грохотом взрыва выдохнули огонь и сизый дым. Остатки оконных рам вместе с осколками стекла разлетелись по двору. Выбитая дверь качалась на одной петле, на ней горела обивка. Потянуло дымом, в доме что-то потрескивало. Бойцы Коломийца поднимались с земли, с подозрением поглядывая на дымящиеся окна. Наконец самые отчаянные подошли к хате и заглянули внутрь. Ясно, что после взрыва двух ручных гранат там никого в живых не осталось.
Когда Кравец подошел, Коломиец вовсю распоряжался выносом тел из дома. Тела второго милиционера и фронтовика были сильно изуродованы. Судя по всему, они перед смертью обнялись, зажав гранату между собой. Но все еще можно было различить остатки почерневших повязок. Оба отстреливались из дома, будучи уже ранеными. А Ляшенко и Савчук погибли не от гранаты. Их милиционеры просто расстреляли, когда поняли, что сами обречены. И это вызвало приступ животного бешенства у националистов.
— Остановись, Вадим! — Кравец поморщился, видя, как бойцы привязывают за ноги труп милиционера и подвешивают на колодезном «журавле». — Он уже мертвый.
— Мертвый? — Разъяренный Коломиец повернулся так резко, что Кравец отшатнулся. — Я и мертвого его буду убивать, я его на части рвать буду за своих хлопцев, я устрою тут такое, что все будут за километр обходить это место и креститься. И другим закажут против нас идти. Я всем покажу, что такое Украина и что здесь будет с москалями!
Длинный худой Кравец, сутулясь, отошел в сторону. Сейчас разговаривать с этим фанатиком было бесполезно. Как и бесполезно объяснять ему, что борьба за новую Украину не должна отпугивать простых людей, что эта борьба на широкие массы населения и должна опираться. А тут эти зверства, жестокость, глумление над трупами… Кравец стиснул тонкие губы и подумал о том, что стоит ему самому уехать и не ждать, когда неожиданно нагрянет отряд НКВД и положит здесь всех до одного. Он лучше других знал, что новая установка руководства страны и НКВД направлена на уничтожение в первую очередь боевых отрядов УПА, а потом уже агентурная работа, выявление лидеров, подпольных баз и тому подобное. Уничтожение. Это значит, что они станут сразу стрелять, не предлагая сдаться и не обещая жизни тем, кто сложит оружие.
Хата от взрыва гранаты загорелась быстро, и через несколько минут внутри все было объято огнем. Помощники Коломийца притащили откуда-то из соседних дворов бутыль керосина и, облив тела второго милиционера и фронтовика, взорвавших себя, подожгли их. Почти сразу к запаху плохо очищенного керосина добавился удушливый запах горелой плоти. Другого милиционера, застреленного на пороге дома, бойцы Коломийца подвесили за ноги вблизи разгоравшейся хаты.
— Пусть поджаривается! — зло гоготали они, закидывая на плечи ремни автоматов.
На подводы, которые они забрали у местных жителей, бандеровцы уложили убитых, посадили раненых и, подгоняя лошадей, двинулись к лесу. Над хатой столбом поднимался в голубое чистое небо черный смолистый дым.
Глава 7
Жорка был на месте. Ивлиев увидел его издалека и сразу пристроился за газетной тумбой на краю рынка, чтобы было удобнее наблюдать. А парня-то тут знают все, подумал Василий. Минуты не проходит, чтобы он с кем-то не поздоровался, не обнялся, не перекинулся парой слов, не помахал рукой. Вообще-то Жорка был человеком хорошим, общительным и по-своему добрым. То, что судьба закинула его в мир преступников, а не созидателей нового светлого будущего, было, видимо, чистой случайностью. Ну, может, свою роль здесь еще сыграла склонность к авантюрам, немного романтический склад характера.
Ивлиев как-то сумел немного расспросить Жорку о его прошлом и на основании скудных сведений, которыми Жорка с ним поделился, то с грустью замолкая, то весело посмеиваясь, сделал вывод, что парень мог стать и артистом, и моряком на торговом судне. Наверное, и торговым работником тоже смог бы стать. Но он стал вором, но вором не простым. Он просто тащил что плохо лежит, а не встречал ночных прохожих в подворотнях с финкой. И по квартирам он не лазил. Жорка организовывал авантюры, проворачивал аферы, в результате которых жадные, вороватые и падкие до чужого граждане сами отдавали ему деньги или ценности. По большому счету, он никогда не обманывал бедных, пенсионеров, несмышленых детей. Ему нравилось выуживать деньги у состоятельных, нажившихся на чужом горе.
А еще Жорка любил играть в карты. Он знал практически все существующие виды карточных игр и играл блестяще, обладая феноменальной памятью и умением в голове прокручивать возможные комбинации игры вперед на несколько ходов. Он помнил весь расклад на руках у каждого игрока и все вышедшие карты.
