Ну что могу сказать... Не скажу, что новая одежда сильно изменила гречанку. Она осталась той же гордой красавицей Ясминой, только теперь превратилась из простой крестьянки в элегантную даму. И новая прическа очень идет. Слава богу, не додумались обрезать ее шикарную гриву, а просто привели волосы в порядок и уложили по-другому. Только вот не знаю, какой она мне больше нравилась. Вроде как в прежнем облике. Хотя и в этом неплохо. Очень даже не-плохо.
Правда, все это великолепие обошлось мне в довольно круглую сумму, но что сделано — то сделано. Надеюсь, затраты со временем оправдаются.
— Ну что... — я отступил на шаг, глянул на часы, а потом ободряюще улыбнулся гречанке. — Как говорится, новые наряды надо срочно выгулять. Куда желаете отправиться, госпожа Янопулос?
Ясмина от удовольствия зарделась, потупилась, качнув вуалеткой на шляпке, а потом тихо прошептала:
— В цирк хочу...
Я чуть не расхохотался. Цирк? Цирк, черт побери? Нет, чтобы в ресторан или в кино, то есть в синематограф, как его сейчас называют. Н-да...
Впрочем, чего я хочу от простой крестьянки. Не будешь же портить торжественность момента. Придется идти, хотя я цирк просто терпеть не могу. К тому же, судя по афишам в городе, вроде там сегодня показательное выступление моего сотника. А если точнее, Самсона Константинопольского. Так звучит его творческий псевдоним.
— Ваше желание будет исполнено, госпожа Янопулос.
Сказано — сделано. Через час мы уже подходили к высокому куполу шапито. По пути Ясмина жутко нервничала, но держалась все-таки просто великолепно. Гордая осанка, величавая походка, полный достоинства взгляд — даже самый взыскательный наблюдатель не смог бы опознать в ней простолюдинку. И самое удивительное — она смотрелась естественно. Как будто всю жизнь носила дорогущие наряды. Правда, бледностью от волнения могла сравниться с мертвецами. Но ничего. Пообтешется. К хорошему привыкают быстро.
Встречные дамы окидывали ее весьма ревнивыми и неприязненными взглядами, а мужчины, особенно восточной национальности, так вообще едва шеи себе не сворачивали. От восторженных возгласов их удерживало только мое присутствие.
А вот цирковое представление... Сказать, что оно меня разочаровало — это ничего не сказать. Потрепанные, словно побитые молью клоуны, орущие скабрезные шутки, при этом громко пускающие ветер через приделанные к задам дудки, тощие замученные животные... Мля, мне так хотелось, чтобы облезлый лев сожрал бравого усатого дрессировщика, гаркающего на питомца таким басом, что животина вздрагивала всем телом. Но не случилось. Подкачал царь зверей.
Некую надежду на улучшение настроения дала юная симпатичная девчушка, исполнившая удивительно милую пантомиму, чем-то смахивающую на знаменитый номер Олега Попова с солнечными зайчиками, но ее сменил с гимнастическим этюдом квартет упитанных теток в полинялых трико, удивительно похожих на трудовой коллектив публичного дома не самого высокого пошиба во главе с самой бордель-маман.
Тьфу... ненавижу цирк...
А вот Тетюха со своим показательным выступлением впечатлил. Публика вообще зашлась в восторге. Казачина играючи гнул железные ломы, жонглировал тяжеленными металлическими шарами, которые не каждый еще поднимет, а в завершение разбросал как котят восьмерых здоровых мужиков. Правда, в представлении здорово была представлена показуха, но все равно мощь сотника впечатляла.
Ей-ей, не позавидую тому безумцу, кто осмелится сойтись с ним в рукопашной схватке. Уж я точно сто раз подумал бы, перед тем как это сделать. Кстати, желающих из публики тоже не нашлось, хотя зазывалы обещали кандидату за победу пятьсот лир.
В общем, если подытожить, вечер должен был быть испорчен. В гробу видал такое представление. И он был бы испорчен, если бы не Ясмина со мной рядом. Она так искренне радовалась, что и я немного отмяк. И не мог дождаться того времени, когда окажусь с ней наедине.
Совершенно неожиданно на обратном пути мы встретили вахмистра Пуговкина. Бывший жандарм фланировал на набережной под ручку с улыбчивой, пухлощекой дамочкой, явно славянской наружности, на самом деле оказавшейся этнической немкой — Пульхерией Карловной — правда, русского происхождения. Парочка смотрелась очень гармонично, выглядела совершенно счастливой, и мне сразу стало ясно, что их связывает не только знакомство и дружба.
А вот новости он сообщил мне не самые лучшие. Как выяснилось, вахмистр встречался с Суровцевой
— Скверно выглядит наша Стрелка, — озабоченно сообщил он.
— А именно?
Пуговкин склонился ко мне и со значением сказал.
— Под черной меланхолией дамочка. На грани истерики. И под кокаином. Да-с... Выпытывала, не мы ли отправили на тот свет французика. Не нравится мне это, Георгий Владимирович. Выбрали бы вы время да пообщались с ней. Она человек порывистый и нервический. Как бы не наломала дров.
— Обязательно пообщаюсь, — пообещал я ему. — Завтра вечером. Скажем, после двадцати ноль-ноль. На конспиративной квартире в городе. Передайте ей. Вас я тоже хочу там видеть.
А сам довольно сильно озадачился. Чувствую, хвачу я со Стрелкой еще лиха. Н-да... тяжелый завтра день складывается. Сначала встреча с Врангелем, потом с княгиней. А тут еще с чертовой институткой разбирайся.
Но посмотрим. А пока домой...
ГЛАВА 21
Бывшая Османская империя.
Константинополь.
Район Пера. 3 февраля по старому стилю. 1920 год. 07:00
Ясмина, так же, как и вчера, ушла с рассветом, пояснив, что таким образом заботится о своей репутации. Я не стал удерживать гречанку, да и не до нее мне было, честно говоря.
Дело в том, что вчера, возвращаясь домой, мы встретили на набережной одного довольно странного нищего. Весь в пыли, одетый в жуткие лохмотья, он представлял собой довольно жалкое зрелище. Ничего в этом примечательного не было, подобные персонажи встречаются в Константинополе на каждом углу, но этот попрошайка выделялся тем, что не просил милостыни, как множество ему подобных, а просто сидел и наигрывал на дудочке мелодию, в которой я неожиданно опознал «Полет Валькирий» Вагнера.
Слегка проникнувшись, я бросил ему в миску несколько мелких монеток. Нищий что-то непонятно забормотал, благодарно кивая, и одновременно спрятал от меня свое лицо, и так почти до глаз закутанное в рваный башлык.
Особого внимания я на это не обратил, мало ли что, может, человек еще не до конца потерял свой стыд, но какое-то внутреннее чувство все-таки не давало мне покоя весь обратный путь до пансионата.
А под самое утро пришла неожиданная разгадка.
Почти на сто процентов этот попрошайка и Зиберт — были одним человеком. Этим и объяснялось то, что нищий прятал от меня лицо и кутал его в рванину, маскируя свои приметы. А еще одной подсказкой стала мелодия. Откуда-то из глубин остаточной памяти всплыло воспоминание, что
