Гибель герцога де Бриссака
После неудавшегося побега королевской семьи в Варенн, положение монаршей супружеской четы становится все более неустойчивым. Кстати, герцог де Бриссак оставался в полном неведении относительно подготовки побега. Члены заговора не стали привлекать его из опасения, что «он все поведает Дюбарри». Однако после унизительного возвращения беглецов в Париж де Бриссак оказался одним из немногих, кто ожидал их на ступенях дворца Тюильри. После неудавшегося побега король согласился на принятие конституции, по которой ему выделили двадцать пять миллионов ливров на содержание двора. Лишь немногие подобно герцогу де Бриссаку продолжали хранить верность королю. Впавший в апатию король заявил ему:
– Мы решили в настоящее время ничего не предпринимать и тихо выжидать два или три года, если потребуется, пока наш народ не обретет разум и вновь не вернет нас на место. Мы желаем, чтобы наше дворянство вело себя таким же образом.
На это Бриссак живо ответил королю:
– Ваше величество, все это может быть очень хорошо для вас, когда вы располагаете двадцатью пятью миллионами цивильного листа. Однако мы, дворяне, которые больше ничего не имеем, и потеряли и пожертвовали всем, чтобы служить вам, должны теперь принять решение. Либо мы присоединяемся к вашим врагам и свергаем вас, либо мы ввяжемся в войну и падем на поле чести. И вашему величеству хорошо известно, если мне доверяют, что мы примем этот последний выбор.
В этот момент король осознал, что человек, к которому он не питал доверия, как к любовнику мадам Дюбарри, был его самым преданным придворным.
Личная охрана короля – так называемая «швейцарская сотня», корпус примерно в тысячу двести человек, полковником которого состоял де Бриссак, была распущена и заменена конституционной гвардией. Ее командиром король вновь назначил Бриссака, в безграничной верности которого был теперь убежден. Герцог рассматривал это назначение не как честь, а как последнюю услугу, которую может оказать королю. Он прекрасно осознавал риск, который принимает на себя, а на все увещевания друзей неизменно отвечал:
– Я делаю то, к чему меня призывает долг перед предками короля и моими собственными.
Естественно, он лично занялся набором и отбирал тех, в чьей лояльности не мог усомниться. С точки зрения окружающих, все эти люди были сплошь аристократами и контрреволюционерами. Герцог к тому же совершил ту глупость, что допустил вмешательство графини Дюбарри, порекомендовавшей ему сыновей некоторых своих старых друзей. Ее тотчас же стали осаждать просьбами в пользу молодых людей, желавших вступить в конституционную гвардию. Образчиком подобных ходатайств служит письмо к графине от мадам де Бурдик, урожденной баронессы д’Эстан:
«Я хотела бы обеспечить вам возможность проявить вашу склонность делать добро и рекомендую вам достойного человека, лишенного состояния и женатого на очаровательной женщине. Революция заставила его покинуть свой полк. Он прекрасно настроен. Умоляю вас замолвить за него словечко перед герцогом де Бриссаком, дабы успех не отвернулся от него. Я была бы в высшей степени обязана вам…»
Это, однако, не помешало тому, чтобы в гвардию попали люди, зараженные новыми идеями. Они немедленно довели до сведения Законодательного собрания о роялистских настроениях, царивших в полку, и возложили ответственность за это на его командира, утверждая, что «отбор производит Дюбарри».
20 апреля 1792 года Франция объявила войну Австрийской империи. После первых поражений вся ненависть перекинулась на королеву-австриячку и на всю королевскую семью. 29 мая 1792 года на заседании Собрания был заслушан доклад некого гражданина Базира, которой делал вывод, что конституционную гвардию должно распустить, а герцога де Бриссака – арестовать. Справедливости ради следует отметить выступление некоторых депутатов против немедленного принятия указа по этому поводу, считая, что было бы поспешно действовать на основании доклада лишь одного человека. Имелись основания утверждать, что доклад вытекает из ненависти и недовольства нескольких человек, исключенных из гвардии короля. Однако большинство депутатов поддержали мнение Базира. Конституционный епископ Блуа Шабо повысил степень возмущения неопровержимыми примерами монархической настроенности Бриссака:
– Я вопрошаю, не подтверждает ли вину неоспоримую господина де Бриссака его объяснение солдатам того, что на самом деле являет собой рукоятка их сабли. Де Бриссак заявил им: «Она представляет собой то, кем были ваши отцы, приверженцы короля, и означает, что, по их примеру, вы приложите все свои усилия к тому, чтобы восстановить короля в его правах». Я вопрошаю, существует ли более пламенный революционный дух, нежели тот, который пользуется эмблемами для развращения настроения вооруженного подразделения, иначе говоря, возводит контрреволюцию в разряд религии. Я бы мог привести в пример и иные вероломные примеры поведения г-на Бриссака.
Другой депутат, г-н Кинетет, сделал следующий вывод:
– Преступление г-на де Бриссака является неопровержимым. Будучи уполномочен королем организовать гвардию, он вместо создания конституционной гвардии создал военное подразделение бунтовщиков и мятежников.
В час ночи Законодательное собрание поставило вопрос на голосование. Был принят доклад Базира и указ об аресте герцога де Бриссака. Тут же известили спавшего мирным сном короля, которому надлежало через десяток дней подписать этот указ. Тот приказал тотчас предупредить Бриссака, также предававшегося безмятежному сну в своих покоях замка Тюильри. Ему предоставлялась возможность бежать до того, как его успеют арестовать, но он отказался. Герцог был уверен в своей невиновности и использовал это драгоценное время для того, чтобы написать пространное письмо мадам Дюбарри, которое отправил в Лувесьен со своим молодым адъютантом Моссабре. До графини уже дошли вести о том, что Собрание решает судьбу ее любовника. Она срочно написала ему письмо, доставить которое попросила аббата Бельярди, бывшего чиновника министерства иностранных дел.
«Господин герцог, меня охватил смертельный испуг, когда мне доложили о прибытии г-на Моссабре. Он уверил меня в том, что вы в полном здравии, что вами владеет спокойствие чистой совести. Но этого недостаточно для моего беспокойства по отношению к вам. Я
