— Купил на первую зарплату, — улыбнулся он.

Она расплылась в улыбке и рассыпалась в благодарностях. А потом стало вдруг тихо. Том отправил в рот кусочек рыбы и принялся неторопливо жевать. Я поймал на себе его взгляд.

— Папа, расскажи, — внезапно выпалил он.

Это что же, он пчелами заинтересовался? Решил, значит, вежливость проявить.

— Ну слушай. В некотором царстве, в некотором государстве… — начал я.

— Джордж! — перебила меня Эмма.

Том смотрел на меня, широко раскрыв глаза.

— Мы с мамой уже кое-что обсудили, но она говорит, что знаток тут ты и объяснить толком никто, кроме тебя, не сможет.

Он говорил как взрослый. Словно был единственным из нас взрослым. Я заерзал на стуле. Спина затекла, а деревянное сиденье больно давило на задницу.

— Чего это ты вдруг заинтересовался? — спросил я.

Том отложил нож с вилкой и аккуратно вытер салфеткой губы.

— Я довольно много прочел про Синдром разрушения пчелиных семей, но многие гипотезы совершенно безосновательны. И я думал, что так как ты каждый день наблюдаешь за пчелами, возможно, у тебя есть свои соображения, почему…

— Ага, так это к нам журналист пожаловал. Ясненько. Статью хочешь написать, да?

Он заморгал, лицо перекосилось. Я попал в точку.

— Нет, папа. Нет. Я не поэтому спрашиваю.

Том умолк.

Запах рыбы вдруг сделался совсем невыносимым, в носу от него засвербело, невидимой пленкой он оседал на волосах и одежде. Я вскочил:

— У нас еще еда осталась?

— Да, есть еще рыба. — И Эмма положила на стол книгу, которую до сих пор держала в руках.

Не глядя на них, я шагнул к холодильнику.

— А кроме рыбы?

— Скоро будет десерт, — ласково ответила она.

— Десертом особо не наешься. — Я развернулся и перевел взгляд с нее на Тома.

Они смотрели на меня. Сидели за столом и просто смотрели на меня, вроде как по-доброму, но на самом-то деле наверняка считали меня идиотом.

Том повернулся к Эмме:

— Зря ты только ради меня рыбу приготовила. Это же твой день рождения. Сделала бы лучше какое-нибудь свое любимое блюдо.

— Но я очень люблю рыбу. — Она произнесла это громко и внятно, словно книгу вслух читала.

— Завтра приготовь на ужин то, что обычно едите, ладно? — продолжал Том. По-прежнему вежливо, аж до отвращения. Господи, да они что, издеваются?

— А ты разве завтра не уезжаешь? — спросил я.

— Уезжаю, — тихо ответил Том.

— Но если пополдничаем пораньше, то и он успеет с нами поесть, — встряла Эмма. — Верно, Том?

— Да.

— Пораньше — это во сколько? — поинтересовался я. — Мне перед едой еще поработать надо. — По сравнению с их воркованием голос мой звучал грубо и резко.

— В два — мы ведь так с тобой решили? — спросила Эмма у Тома.

— Может, я чуть попозже уеду, — сказал Том.

Я пропустил его слова мимо ушей.

— В два? Это разве полдник? Это ж обед! — Я смотрел на Эмму.

— Ты из-за меня не суетись, — сказал Том.

— Да о чем речь, просто сядем и поедим все вместе, — не унималась Эмма.

— Как ты, возможно, понял, работы тут невпроворот, — сказал я. Пусть хоть один из нас будет честным.

— Хочешь, помогу, пока я здесь? — тут же предложил Том.

— То, что у меня в мастерской будет полдня околачиваться задохлик, который до этого только книжки читал, особо погоды не сделает.

Не удостоив меня ответом, Эмма просюсюкала:

— Помоги папе, сынок.

— Ладно! — рявкнул я.

Никто из них не ответил. Оно и к лучшему. Засюсюкай она опять — и меня бы вывернуло.

Том снова взялся за приборы и вилкой сдвинул к краю тарелки рыбьи кости и блестящую сероватую кожицу.

— Жаль, что я не могу подольше тут побыть.

«Жаль»… Словно этого уже не изменить. Словно не ему самому решать.

— Может, позвонишь и предупредишь, что приедешь попозже? — предложила Эмма.

— Мама, меня выбрали из тридцати восьми соискателей, — тихо проговорил Том.

Я двинулся к двери. От его оправданий меня тошнило.

Он нагнал меня уже во дворе:

— Папа… подожди!

Не поворачиваясь, я шагал к мастерской:

— Мне работать надо.

— Можно мне с тобой?

— Там объяснять долго. А у тебя времени нет.

— Но мне хочется. Правда.

Ты глянь-ка. Прежде я за ним такой настойчивости не замечал. Своей цели он добился — к горлу у меня подкатил комок. Неужели Том всерьез? Я обернулся и посмотрел на него.

— Глупости, — сказал я.

— Папа. Это не потому что я в газете работаю. Это потому… потому что я переживаю. Честно. — Он глядел на меня, и обмана в его глазах не было. — Это же и моя пасека тоже.

Он замолчал, явно не собираясь больше ничего говорить. Молча дожидаясь, когда я сдамся. Его взгляд давил на меня. Красивые у него глаза. Сынок мой. Такой взрослый и такой еще ребенок.

Значит, честно.

— Ладно. — Горло снова перехватило, и я кивнул: — Хорошо. — Я прокашлялся, но вроде как все уже сказал, поэтому мы просто зашагали к мастерской.

Уильям

Письмо прибыло с вечерним дилижансом. Окрыленность вчерашнего дня еще не покинула меня — все прошло в точности так, как мне виделось, а то и получше. У меня началась новая жизнь. Во мне по-прежнему жил момент — тот, в котором пространство замкнулось на мне, Рахме и Эдмунде, — момент, в котором мечта воплотилась в реальность, когда Идея момента и сам Момент достигли наивысшего единства.

Увидев печать, я задрожал. Карлсмаркт. Это от него, он признал мое изобретение, иначе зачем бы ему писать? Я отправил ему письмо несколько недель назад, его ответ мог добраться до меня в любой другой день, но пришел именно сегодня — подумать только! Я дрожал в страхе, что не вынесу этого безмерного счастья. А вдруг меня постигнет судьба Икара и мои крылья вспыхнут и сгорят? Нет, то, что я испытываю, — это не гордость, я долго трудился, я заслужил это.

С письмом в руках я поднялся в кабинет, уселся за стол и благоговейно, словно готовясь встретиться со святым Петром, сломал печать.

Карлсмаркт, двадцать девятое августа 1852

Почтеннейший господин Уильям Сэведж!

Я с величайшим интересом ознакомился с Вашим письмом и проделанной Вами работой. Искренне надеюсь, что пчеловоды там, где Вы проживаете, получат возможность воспользоваться сконструированными Вами ульями.

Однако перехожу к сути. Полагаю, что с того момента, как Вы написали мне письмо, многое переменилось и Вы успели ознакомиться с трудами пастора Лоренцо Лангстрота. Возможно, Вас уже уведомили об отказе относительно Вашей заявки на патент? Если изложенное мною уже донесено до Вашего сведения, нижайше прошу простить меня.

Насколько я могу судить, Вы пришли к тем же умозаключениям, что и Ваш единомышленник, проживающий по другую сторону Атлантического океана. Должен признать, что немало удивился, знакомясь с описанием Вашего улья, так как он весьма походит на тот, что был создан пастором. В прошлом году я имел честь лично вести переписку с пастором Лангстротом, поэтому мне известно, что он является обладателем патента на рамки, чрезвычайно похожие на те, что Вы описали в Вашем письме.

Пастор, подобно Вам, тоже вычислил идеальное расстояние между стенками улья и