— Ну да, — согласился я, — но точно-то мы не знаем.
Но он даже голову не повернул, лишь заговорил чуть громче:
— Этот синдром — лишь начало. Твои пчелы опять исчезнут. — Том почти кричал: — Папа, пчелы умирают! И прекратить это только мы можем!
Я повернулся к нему. Он раньше никогда так не разговаривал, я попытался улыбнуться, но вышла какая-то кривая ухмылка.
— Мы? Ты и я?
Он не улыбнулся, но и не рассердился. Серьезно посмотрел на меня:
— Люди. Мы должны измениться. Мы с тобой в Мэне об этом говорили, помнишь? Нельзя идти на поводу у всех остальных. Надо изменить саму систему, пока еще не поздно.
Я сглотнул. Чего это он вдруг загорелся? Таким я Тома еще не видел. И меня вдруг охватила дикая гордость, я глядел на него и любовался. А он опять уткнулся в чашку.
— Ну что, за работу? — тихо спросил он.
Я кивнул.
* * *Наступил вечер. А потом ночь.
Мы сидели на веранде, втроем. И небо было таким ясным.
— Помнишь змею? — спросил я.
— И про пчел тоже помню, — ответил Том.
— Что еще за змея? — не поняла Эмма.
Мы с Томом переглянулись и заулыбались.
На следующий день проснулся я поздно, а как глаза открыл, сразу понял, что лежу и улыбаюсь. Потому что меня ждут новые ульи.
Я прошлепал в кухню и увидел Эмму — она сидела за столом и читала ту новую толстую книжку.
А перед Эммой стояла одна-единственная тарелка.
Я огляделся:
— А Том где?
Эмма отложила книгу и скорбно поджала губы.
— Ох, Джордж.
— Что?
— Том уехал. Совсем рано, даже завтракать не стал.
— И даже не попрощался?
— Он сказал, что не хочет тебя будить.
— Но я думал…
— Да. Знаю. — Она схватилась за книгу, словно искала поддержки, но больше ничего не сказала.
У меня тоже не осталось сил на разговоры. Я отвернулся.
Господь словно подразнить меня удумал. Вроде как спустил лесенку, а я по ней вскарабкался до самого неба, посмотрел, как ангелы разгуливают по лугам из сахарной ваты, но тут Бог возьми и столкни меня с лестницы — и я полетел вниз. И плюх прямо в грязищу, а вокруг все серое и убогое.
Впрочем, на самом деле солнце палило нещадно. Обжигало планету до костей.
Пчел я потерял.
И Тома тоже. Причем давно уже. Просто по тупости своей этого не понимал.
Тао
— Прошу прощения, но мы закрываемся. — Рядом со мной стояла библиотекарша. В руках у нее позвякивали ключи. — Приходите завтра. Или возьмите что-нибудь на дом.
Я выпрямилась:
— Спасибо.
Передо мной лежала статья о гибели шмелей. Шмели и дикие пчелы исчезли одновременно с пасечными пчелами, однако их гибель заметили не сразу. Исчезновение популяций никого не встревожило, хотя дикие пчелы опыляли примерно треть всех растений в мире. В США эту работу выполняли медоносные пасечные пчелы, а вот на других континентах роль опылителей отводилась преимущественно диким пчелам. В их случае было сложнее отследить постоянное сокращение видов и число насекомых внутри популяции, и тем не менее дикие пчелы тоже пострадали от клеща, вирусов и непогоды. И от пестицидов. Скопившихся в почве ядов уже хватало и на будущие поколения — не только пчел, но и людей.
Люди попытались отыскать замену медоносным пчелам, и первыми кандидатами были, естественно, дикие пчелы, однако тех почти не осталось. Следующими на очереди были мухи-опылители — Ceriana conopsoides, Chrysotoxum octomaculatum и Cheilosia reniformis, но попытки полностью заменить ими пчел успехом не увенчались. К тому времени жизнь на Земле стала почти невыносимой. Таяние льдов и изменение климата повлекли за собой переселение народов, и если прежде развязывать войны человечество заставляла жажда власти, то сейчас воевали из-за нехватки еды.
Описываемая в статье история тоже заканчивалась 2045 годом. Спустя столетие после Второй мировой войны планета в привычном современному человечеству виде утратила возможность кормить миллиарды людей. В 2045 году пчел на земном шаре не осталось.
Я подошла к полкам, где стояли книги о Синдроме, — хотела вернуть на место те, что брала почитать, и взгляд мой вдруг упал на стоявшую чуть поодаль книгу в зеленом переплете. Книга была не особенно толстой и невысокой, но я почему-то не могла оторвать глаз от зеленой полоски. И от желтых букв на ней: «Слепой пасечник».
Ухватившись за корешок, я потянула книгу на себя, но та сопротивлялась — обложка прилипла к соседним книгам; я дернула посильнее, и книга, словно тихо вздохнув, поддалась.
Я открыла ее, страницы были жесткими, но перелистнулись легко, будто обрадовались мне. В прошлый раз я читала ее, сидя в скромной школьной библиотеке, и тогда мне досталась лишь потрепанная копия. На этот раз я держала в руках совершенно новый экземпляр. Я посмотрела на титульный лист. 2037 год. Первое издание.
Перелистнув еще несколько страниц, до первой главы, я снова увидела иллюстрации. Матка и расплод, личинки в сотах и золотистый мед вокруг. Рамка, облепленная пчелами. Неотличимые друг от друга, они сливались в единый узор. Полосатые тельца, черные глаза, блестящие радужные крылья.
Я листала дальше, добралась до пассажа о знаниях, до фраз, которые помнила с детства и которые сейчас произвели на меня совершенно иное впечатление: «Чтобы жить в природе, с природой, необходимо отстраниться от природы внутри нас… Суть образования в том, чтобы воспрепятствовать природе в тебе самом, действовать наперекор инстинктам…»
Я услышала шаги и подняла голову. Из-за полок показалась дежурная, она подошла ко мне и нарочито громко звякнула ключами, хотя и ничего не сказала.
Я быстро кивнула, давая понять, что уже ухожу.
— Можно мне взять вот эту на дом? — Я показала ей книгу.
Она пожала плечами:
— Да, пожалуйста.
* * *Я положила книгу на кровать вместе с другими — набрала столько, сколько могла дотащить. Ладно, сейчас сперва в душ, а потом за чтение.
Я быстро разделась, стащив с себя брюки сразу вместе с носками и оставив на полу неприглядную кучу грязноватой одежды. Под душем я стояла, пока не закончилась горячая вода. Я трижды помыла голову, царапая ногтями кожу под волосами, стараясь избавиться от пыли этого мертвого города. Потом долго вытиралась: влага не желала расставаться с моей кожей, воздух в ванной был напитан водой. Напоследок я почистила зубы, буквально ощущая, как исчезают налет и бактерии, а потом завернулась в полотенце и прошла в комнату.
Первое, что бросилось мне в глаза, — это пол, откуда кто-то убрал мою одежду. Я повернулась к кровати. На ней сидела женщина. Моложе меня, с мягкой кожей и ухоженными ногтями. Одежда чистая и выглаженная, ни единой складочки, словно униформа. Гостья едва ли работала когда-нибудь опылителем.
В
