А рядом с кроваткой на столе лежала бутылочка со смесью, которую «ОН ОТКАЗАЛСЯ есть»…
Что касается бабушки с дедушкой – те сразу влюбились в этого младенца с характером: как только я внесла его в дом. И тема «рожать – не рожать», которая муссировалась до появления Сани на свет, была навсегда забыта. Оба внука были для них светом в окошке до самых последних дней…
Я почти ничего не рассказала о Марине Викторовне – враче от Бога, необыкновенно красивой и обаятельной женщине, изящной, умной, доброй, с тонким юмором – вот просто идеал женственности и профессионализма! В самые трудные моменты она появлялась – приезжала и помогала. Но даже тогда, когда самые большие трудности были позади, я могла ей позвонить в любое время суток. Она всегда находила нужные слова и давала советы – так жизнерадостно, с таким оптимизмом, как будто поздравляла с праздником! И все проблемы казались пустяками…
Саня не обладал хорошим аппетитом, а когда менялась погода – вообще отказывался есть (у нас в семье все метеозависимые!). Я в панике звонила Марине Викторовне. «Такой ребёнок! – говорила она. – Пой, пляши, рассказывай сказки, но корми…»
И я придумывала всякие занимательные и увлекательные истории – про самолёты и машины, про гномов и троллей, а Саня слушал и ел. Правда, это было уже позже, когда он немножко подрос. Жалею, что эти сказки и истории не записывала – они могли бы стать сюжетами для мультипликационных сериалов или детскими книжками. Я рассказывала их, укладывая его спать. Он лежал рядом, а я, сама стараясь не заснуть, говорила, говорила…
Потом раздавалось сопение. Я переносила спящего Саню в кроватку (ту самую, которую когда-то Вячеслав Васильевич подарил для новорождённого Васи!) и с облегчением шла на свою кровать, чтобы тут же провалиться в сон. Не тут-то было. Раздавался «тараканий бег». Саня укладывался рядом и объявлял: «А теперь слушай продолжение!..» И так до бесконечности…
Опять я то убегаю вперёд, то возвращаюсь назад – трудно совладать с мыслями и ассоциациями, которые нарушают хронологию событий. Но, видимо, и мне, и читателям придётся с этим смириться, потому что такие «прыжки во времени» возникли с самых первых страниц. Не буду себя сдерживать, чтобы повествование не стало вымученным и урезанным…
Я как-то лихо проскочила почти к 90-м годам, миновав 70-е и 80-е. А теперь к ним возвращаюсь, потому что именно в том отрезке времени сконцентрировано огромное количество событий, которые трудно обойти. Конечно, обо всём рассказать невозможно, иначе это будет «сага о Форсайтах». Есть и то, что я умышленно опущу, не объясняя причин. Хотя, с другой стороны, вполне допускаю, что где-то «сболтну лишнее» или коснусь тем, которые на самом деле интересны только мне. Я не всегда понимаю, как отделить одно от другого.
Выпуск из Щукинского училища
Итак, возвращаюсь в 71-й год – год окончания Щукинского училища.
Кроме спектакля «Снегурочка» моими дипломными работами были «Бабьи сплетни» Гольдони в постановке Юрия Васильевича Катина-Ярцева, где я играла главную героиню, Кеккину, в паре с Сашей Котовым, и «Беда от нежного сердца» – водевиль Соллогуба, поставленный Александром Анатольевичем Ширвиндтом, где мне досталась роль Настеньки.
Оба спектакля были яркими, красочными, музыкальными, с танцами, а в «Беде» мы ещё и пели. И костюмы нам сшили тоже эффектные, выразительные.
Особенным успехом пользовался спектакль Ширвиндта. Он вообще человек очень остроумный, а в постановке «Беды» превзошёл сам себя. Александр Анатольевич был тогда не намного старше нас, студентов.
Его парадоксальная фантазия из нравоучительного водевиля Соллогуба родила блестящий современный спектакль со смешными музыкальными номерами, каскадными танцами, шутками…
Состав водевиля был очень сильный – мам играли Наташа Гундарева и Наташа Заякина. Катю из Тамбова – Таня Сидоренко. Молодого героя – Юра Капустин.
Александр Анатольевич Ширвиндт, конечно же, перевернул все общепринятые трактовки образов. «Катя из Тамбова» перестала быть наивной юной девушкой, и Таня Сидоренко пела:
Мне всего семнадцать лет.И спроси любого —В Петербурге лучше нетКати из Тамбова… —с таким цинизмом в глазах, голосом такой опытной соблазнительницы, что зал начинал хохотать.
А моя «бедная Настенька» была превращена Ширвиндтом из беззащитной «голубой героини», «бедной родственницы», забитой претензиями злых тётушек, в ворчливую зануду и ханжу, которая, когда её звала тётушка, выходила на сцену в платье до пола и сердитым басом на одной ноте заводила свой монолог: «Настенька-Настенька… Всем нужна Настенька!..»
Зрители смеялись. А когда Настенька поворачивалась боком и выяснялось, что платье на ней не макси, а мини – длинный только фартук, тут уж зал взрывался аплодисментами. И весь водевиль сопровождался хохотом и аплодисментами. Роли у всех были каскадные – мы танцевали, пели. Я делала «колесо» и даже садилась на шпагат в конце нашей лирической (правда, в спектакле совсем не лирической, а скорее, эксцентрической!) сцены с Юрой Капустиным…
После получения дипломов обычно студенты ездят по театрам и показываются. Но многие из нас получили приглашения в московские (и не только московские) театры раньше – на дипломные спектакли приходили члены худсоветов и главные режиссёры театров. Если предложения казались неинтересными, то ребята продолжали показываться – уже в стенах того или иного театра, куда приезжали и играли отрывки из разных спектаклей.
Мне этим заниматься было некогда, потому что я снималась параллельно с «дипломами» в фильме «Чёрные сухари» – совместной картине киностудий «ДЕФА» (ГДР) и нашего «Ленфильма».
Почти каждый день после спектакля я садилась в поезд, ехала в Ленинград, утром снималась, а потом летела на спектакль в Москву…
Ох, опять отвлекусь – не могу не рассказать попутно смешную историю. Однажды постановщик «Чёрных сухарей» Герберт Морицевич Раппопорт увлёкся съёмочным процессом. «Ещё дублик! Ещё!..» – кричал он, хотя я понимала, что уже опаздываю на самолёт. А вечером – спектакль… Наконец меня отпускают. Я приезжаю в аэропорт Пулково, но посадка уже закончена. Я стою и слёзно уговариваю дежурную на посадке пропустить меня, но она категорически отказывается. А надо сказать, в Пулкове тогда не было никаких там «зон предпосадочного контроля», никаких металлоискателей. Регистрируешь билет, кладёшь на транспортёр багаж и сразу проходишь к полю на посадку… Когда я поняла, что договориться с недоброй тётенькой не получается, я отошла назад, разбежалась, «протаранила» дежурную, вырвалась на поле и побежала. Тётка за мной. Я добегаю до самолёта, взлетаю по трапу, она нагоняет меня и стаскивает вниз. Я опять бегу – прямо как заяц в мультфильме, – она опять стаскивает. А рядом с самолётом за ситуацией с любопытством наблюдают два пилота. Я бросаюсь на шею одному из них, рыдаю, что «у меня спектакль,
