Самолёт набрал высоту. Хотя и лететь-то всего ничего – минут пятьдесят, и второй сортир – напротив, почему-то ко мне весь рейс яростно ломились пассажиры. Но я мужественно просидела на закрытом унитазе и даже писала стихи – да, посетило вдохновение («когда б вы знали, из какого сора…») – до самой посадки. Когда самолёт приземлился, я переждала время, за которое, по моим подсчётам, уже все должны были выйти, распахнула двери своего экзотического заточения и… о, ужас!!! На меня изумлённо взирали пассажиры: они всё ещё стояли в проходе и ждали трап…
Так вот, возвращаюсь к предыдущей теме. Ездить и показываться в театры (из-за моего напряжённого графика) было совершенно некогда. Поэтому из всех предложений я выбрала два – театр им. Вахтангова и театр им. Станиславского.
Вахтанговский – родной театр, на сцене которого я уже играла, знала всех в труппе, весь обслуживающий персонал. И в то же время я знала весь репертуар театра и понимала, что роли Золушки и Нана уже сыграны, а больше в театре Вахтангова мне ничего не светит. Я слишком маленькая, чтобы стать героиней на огромной вахтанговской сцене…
Драматический театр им. Станиславского
А в театр им. Станиславского меня пригласили на амплуа именно молодой героини. Мне предложили сразу несколько больших и интересных ролей. И я выбрала Драматический театр им. К.С. Станиславского. Тот самый театр, куда я часто ходила, будучи студенткой циркового училища. Театр, где я увидела потрясшую меня «Антигону» с Лизой Никищихиной в главной роли и Евгением Леоновым в роли Креонта. Театр, в котором шёл спектакль «Маленький принц», где Принца трогательно и пронзительно играла Ольга Бган, та самая, которая когда-то снялась в знаменитом фильме «Человек родился». Позже я увидела в той же роли Таню Ухарову, и она тоже очень хороша была.
Сегодня этот театр называется «Электротеатр „Станиславский“», и, честно говоря, у меня нет ни малейшего желания даже полюбопытствовать, что же там играют.
А в 1971 году это был театр с именем и историей. В разные годы его возглавляли: Михаил Михайлович Яншин, ученик Станиславского, Борис Александрович Львов-Анохин, который и поставил «Антигону». В разные годы на сцене театра блистали: Евгений Леонов, Евгений Урбанский, Георгий Бурков, Дзидра Риттенбергс…
Меня в труппу пригласил Иван Тимофеевич Бобылёв, который был в то время главным режиссёром театра. Почему-то ни в каких «википедиях» даже не упоминается имя этого режиссёра, как будто его и не было в истории театра Станиславского. А он не только был, но и поставил несколько замечательных спектаклей, в том числе и «Женитьбу Белугина», где великолепно играл Василий Бочкарёв.
До этого Иван Тимофеевич был главным режиссёром Пермского драматического театра, который славился на всю страну и был известен в мире именно тогда, когда Бобылёв его возглавлял. А в Москву он был приглашён и назначен главным в театре им. Станиславского по инициативе группы артистов этого театра, после того как они же «ушли» Львова-Анохина. Эта же «группа товарищей» потом «съела» и Бобылёва. Он вернулся в свой театр в Пермь, где его ждали и любили. Но вернулся уже сломленным – и вскоре умер. Он был очень хорошим режиссёром и прекрасным, душевным человеком…
Я шла на сбор труппы в театр им. Станиславского, не представляя, что меня ждёт. Наш прекрасный мечтатель Юрий Васильевич готовил нас к жизни в «храме искусства». Вот я и шла, волнуясь, на первую встречу в «храм», как на праздник. Я помню даже, что на мне было надето: белый костюм в очень мелкую клеточку с юбкой-миди. И помню, как после того, как нас представили труппе – сокурсников по Щукинскому: Юру Крюкова, Аню Варпаховскую и меня, и Ларису Бережную, выпускницу ГИТИСа, – ко мне подошла любимая мной актриса Ольга Бган и, глядя недобро, спросила: «А почему вы решили пойти именно в этот театр?» И всё у меня внутри оборвалось. Радость улетучилась, а на смену ей пришло тревожное предчувствие – как жизнь показала, не напрасно…
Через несколько дней в театре было вывешено распределение ролей в спектакле «Альберт Эйнштейн», к репетициям которого приступал Иван Тимофеевич Бобылёв. В этом спектакле я получила главную женскою роль. Героиню звали Фей.
Также были вывешены приказы о «вводах артистки Варлей Н.В.» на роль Эльзы-нахалки в спектакле «Чёрт» Мольнара и Луизы в «Коварстве и любви» Шиллера. Начались репетиции, но вскоре стало понятно, что я беременна. Токсикоз при моём отрицательном резусе был ужасным, и я пошла «сдаваться» Бобылёву.
Когда я вошла в его кабинет, он почему-то думал, что я пришла подавать заявки ещё и на другие роли. Но когда я сообщила, что жду ребёнка, Иван Тимофеевич изменился в лице и долго молчал. Потом он справился с эмоциями, вышел из-за стола, подошёл ко мне, поцеловал руку и сказал: «Наташенька! Это прекрасно! Поверьте, для женщины – это самое главное в жизни! Репетируйте, пока можете, – я никому ничего в театре говорить не стану. Если почувствуете себя на репетиции плохо, подойдите, скажите мне, и я выпущу на сцену второй состав!»…
Вот такой он был добрый человек, и не удивительно, что «хищники» театра его быстро съели…
А мне эту ситуацию впоследствии поставил в вину директор театра Жарковский. В «Семнадцати мгновениях весны» он сыграл Кальтенбруннера – таким он и в жизни был: что такое гуманность, ему было неведомо. Он однажды упрекнул меня всерьёз, что, скрыв беременность, я «обманула театр». Так как Бобылёва к тому времени в театре уже не было, я сказала Жарковскому, что главный режиссёр был в курсе, а посвящать в это всю труппу было ни к чему, тем более что в спектаклях был второй состав.
А в другой раз, когда я уже несколько сезонов работала в театре и была ведущей актрисой, Жарковский «росчерком пера» поставил спектакль «Прощание в июне» на тот день, когда я должна была бы находиться на фестивале советских фильмов в Малайзии. Приглашены туда были мы с Олегом Видовым. Разрешение на мой отъезд театр подтвердил. Бумага лежала в Госкино. Мне сделали все прививки – и от
