Чайковский вынуждает ее обвенчаться в католическом храме.

В положенный срок она рожает ребенка – сына, которого тоже называют Александром.

В послеродовой горячке Анастасия понимает только одно: этого ребенка она не хочет, не любит, она жаждет освободиться от этой семьи – и от Чайковских, и от своего сына.

И судьба внезапно идет навстречу ее желаниям!

Сергей приносит домой смертельно раненного брата. На них напали, но кто – непонятно. Наверное, грабители, которые видели, как Александр иногда относит в лавки скупщиков золота ценности.

Чайковский умер. Анастасия решила уехать в Берлин, чтобы встретиться там со своей тетушкой, сестрой матери, – прусской принцессой Иреной. Показаться на глаза королеве Марии после того, что она пережила в Румынии, для нее было немыслимо, постыдно!

– Скажите на милость! – проворчала Анна. – А принцессе Ирене почему-то не было стыдно показаться на глаза? Может быть, потому, что она – всего лишь принцесса, а та – королева?

Только подумать, что ей придется городить всю эту чушь, продолжая свою игру! Всю эту криво склеенную, дурно выдуманную чушь, это вранье, не имеющее никакого отношения к правде!

И все же она прекрасно понимала это, «чушь» и «вранье» Татьяны Боткиной для русских эмигрантов окажутся куда более правдоподобными, чем все то, что смогла бы им рассказать Анна Филатова. Потому что, прежде чем начинать рассказывать правду о своих приключениях, придется признать, что ты – самозванка. А значит, лучше помалкивать и продолжать «переваривать» и «пропускать через себя» этот roman vulgaire, эту бульварщину, это чтиво для горничных…

Делать нечего. Хорошо, что осталось только несколько страниц.

… Анастасия оставила ребенка в сиротском приюте, а потом Сергей, брат Александра, увез ее в Берлин. Дорогу Анастасия помнила с трудом: они пересаживались с поезда на поезд, иногда шли пешком, оскальзываясь на каменистых тропах. В Берлине они остановились в каком-то дешевом отеле, а потом Сергей пропал. Анастасия отправилась его искать, но вскоре поняла, что заблудилась в этом огромном городе. Она блуждала по улицам до тех пор, пока от страха и усталости не потеряла всякое соображение. Ей хотелось только покоя – полного покоя! – хотелось перестать страдать. Сама не понимая как, она оказалась стоящей на мосту над рекой. Внизу струилась черная река – воплощение покоя. Анастасии вдруг показалось, что ее родители смотрят на нее снизу. Она наклонилась, чтобы оказаться рядом с ними… Темная вода распахнула ей дружеские объятия!

– Наконец-то, – устало усмехнулась Анна, захлопывая тетрадь и убирая ее под подушку.

Однако в памяти снова и снова возникали сцены, которые так отличались от тех, что были описаны Татьяной.

…Тогда, после выкидыша, она поднялась на ноги очень быстро. И ее рана на плече зажила мгновенно, и силы вернулись. Чудилось, тело стремилось как можно скорей избавиться от гнусных воспоминаний и сгладить все отметины от них.

Но жизнь на хуторе – скучная, унылая, однообразная, посвященная сугубо крестьянским заботам – тяготила ее. К тому же она чувствовала неприязнь Марьи и Веруньки. Женщины боялись ее – боялись, что рано или поздно на след Анны нападут, и это станет причиной гибели всех Чайковских. Кроме того, они до сих пор толком не понимали, кто эта женщина, которую их вынудил спасать Александр. Неужто великая княжна? Или обманщица? Чутье подсказывало им, что второе предположение более правдиво. Да если она даже и царская дочь, какое это имеет теперь значение? Какую выгоду дает самому Александру и его семье? Да никакой, только наоборот.

С такой же сдержанной неприязнью поглядывал на нее Сергей, брат Александра. А тот…

Его отношение тоже изменилось. Часто Анна ловила на себе его взгляд, от которого у нее мурашки по коже бежали. Почти так же смотрели на нее те омерзительные твари на 37-м разъезде. В этом взгляде была откровенная похоть.

Если бы она могла, если бы знала, что делать, она сбежала бы от Гайковских с их откровенной неприязнью, от Александра с его нескрываемой похотью – но куда она могла пойти? Без денег, не зная дороги, не имея ни одной родной души на всем свете?

Вот и выходило, что нет у нее другого выхода, как держаться за Гайковского. А это значило – спать с ним.

А потом у Анны возникла надежда на спасение. Оставалось только жалеть, что эта мысль не пришла ей раньше. Объяснить это можно только страшным потрясением, которое она испытала и от которого ее разум поистине помутился, и страхом, владевшим ею, – страхом за свою жизнь. Почему, не могла понять Анна, ну почему она не уговорила Гайковского отвезти ее в Полуденку?! Ведь там, в имении Козыревых, находились Филатовы – Федор Степанович и Надежда Юрьевна, Лариса, Дунечка, Ира, Сережка!

Самые родные для Анны люди, единственные, которых она любила в жизни! Если не считать Анатолия, конечно.

Или… или они покинули Полуденку, как только узнали о том, что Анна схвачена? И теперь затерялись где-то на просторах России, а то и покинули страну? Как узнать? Как найти их?

Только там, на этом затерянном в тайге хуторе, Анна почувствовала, как любила свою потерянную семью. Другой-то она не знала! И теперь, когда она была свободна от необходимости любить их из чувства долга, она могла любить их от всего сердца, стремиться встретиться с ними, рваться к ним всей душой. Да, Филатовы покинули Полуденку, но Козыревы должны знать, куда они направились. Козыревы помогут Анне отыскать их след.

Но как добраться до Полуденки? Без Гайковского она туда не попадет. Конечно, раньше его невозможно было уговорить на возвращение туда: он должен был обеспечить безопасность своей семьи. Но теперь-то! Он ведь уже готов покинуть хутор и отправиться на поиски счастья в Польше или Европе. Почему для начала не вернуться и не заехать в Полуденку?!

В любом случае, впрочем, его надо было чем-то подкупить, и Анна понимала, что расплачиваться ей придется своим телом.

В один из дней Гайковский заговорил с ней впрямую. Он рассказал, что ему пообещали добыть железнодорожные литеры[81], действующие как на дорогах, которые контролируются большевиками, так и на дорогах, находящихся на территории, захваченных белыми.

– Тут первое дело будет – не путать, кому что показать, – усмехнулся Гайковский. – Только вот что… эти литеры на меня и мою жену. Готова ты моей женой назваться?

– Назваться – да, готова, – не моргнув глазом, заявила Анна, однако наткнулась на тяжелый взгляд Гайковского:

– Нет, тут все без обмана должно быть. Пока не повенчаемся, с места не тронусь. А если не захочешь, уеду один. А ты здесь оставайся.

Лицо его приняло неприступное и вместе с тем хитроватое выражение. Анна смотрела на него