– Ты! Ивен! Иди-ка сюда.

Ивен подошел ближе, почти на цыпочках.

– Слушай внимательно, парень. Времени мало. – Булава вытащил сверток, который держал под мышкой, и встряхнул. Ивен увидел, что это длинный серый плащ. – Ты проявил большое мужество, когда поймал этого человека, и Королева благодарна тебе. Поэтому с сегодняшнего дня ты будешь королевским стражником.

Ивен завороженно глядел на серый плащ.

– Вы с Элстоном отконвоируете этого заключенного на Круглую площадь Нового Лондона. Элстон – за старшего. Твое дело – просто охранять узника, следить, чтобы он не сбежал. Понятно?

Ивен сглотнул – в горле пересохло, и он не мог выдавить ни звука.

– Да, сэр.

– Хорошо. Держи. – Булава протянул ему плащ. – Надевай и помоги нам.

Темно-серая ткань оказалась мягкой, мягче любой другой одежды, которую Ивену доводилось носить. Он застегнул плащ на плечах, пытаясь понять, что происходит. Королевским стражником он быть не мог, это ясно: для этого он недостаточно умный. Но другие ждали его у клетки, поэтому Ивен поспешно подбежал к ней и встал, внимательно ожидая указаний. Низенький стражник уже связал узнику руки.

– Выводим его через ворота.

– Боже, да его четвертуют раньше, чем она успеет огласить приговор.

– Возможно, она хочет устроить дня них представление.

Втроем, плотно окружив заключенного, они вывели его за дверь и спустились по лестнице. По крайней мере, это Ивен хорошо понимал, не зря он годами учился в подземелье. Он не спускал глаз со спины Чучела, высматривая малейшее подозрительное движение, неприметный знак, что заключенный собирается сбежать. Когда тот кашлянул, Ивен быстро сжал его руку выше локтя. Пока они спускались по лестнице, Ивен проверил свой нож – тот был на своем месте, за поясом.

«Одно дело, – любил повторять Па, – и только одно, Ив: следи, чтобы они не сбежали. Все остальное оставь другим».

Спустившись с лестницы, они завернули за угол, направившись к воротам Цитадели, и Ивен увидел группу всадников. Среди них была и Королева, верхом на буром коне, в длинном черном платье, ниспадавшем на бока лошади. Ивен подумал было поклониться, но не стал, увидев, что три других стражника не кланяются. Он, может, и не настоящий королевский стражник, но способен вести себя, как они.

– Эл, привяжи его как следует, – распорядился Булава. – Чтобы никто не стащил.

За лошадьми стояла широкая открытая повозка. Ивен помог большому стражнику поднять заключенного на помост, затем залез туда сам, мысленно приговаривая: «Еще никто и никогда не сбегал из-под моей стражи». Он крепко уцепился за эту мысль, пока большой стражник приковывал Чучело к бортам повозки. У Ивена ни разу не сбегали узники, и сейчас он не позволит ему сбежать. Па был прав: все остальное – это не его дело.

Ворота Цитадели распахнулись, темные стены залил яркий солнечный свет. Но звуки… Ивен выглянул наружу и увидел толпу: сотни, а может, и тысячи людей, нетерпеливо ожидающих за рвом. Когда опустили мост, рев, казалось, удвоился. Звук пугал, от него болели уши, но Ивен напомнил себе, что он теперь королевский стражник, а королевские стражники ничего не боятся. Он выпрямился, схватившись за борт повозки, когда та тронулась с места.

Ивену понадобилось всего несколько минут, чтобы понять, отчего поднялся такой шум: из-за Чучела. Они выкрикивали имя – Торн, сдабривая его проклятьями и угрозами. Многие швырялись яйцами, плодами, как-то раз на дно повозки приземлилась даже свежая собачья какашка, едва не заехав Ивену по уху. Ивен ужасно жалел, что не успел спросить у Па, чего такого натворил Чучело, но Па был слишком плох, чтобы спускаться в подземелье. Ивен не видел его уже несколько недель.

Они съехали с Королевской поляны и покатили по Большому бульвару. Здесь кто-то поставил деревянные загородки, не дающие людям выходить на середину улицы, но толпа налегала на препятствие, чуть не сшибая его, и истошно кричала на катившую мимо повозку. Проезжая мимо «Лавки сладостей Пауэлла», Ивен увидел стоявших перед входом мистера и миссис Пауэллов. Лавка сладостей была его любимой, с самого детства, когда Ма каждое воскресенье водила их с братьями сюда, если они хорошо вели себя в церкви. Миссис Пауэлл была ласкова с Ивеном, даже ласковее, чем с другими братьями, и всегда подсовывала ему в сумку несколько лишних конфет. Однако сейчас миссис Пауэлл вопила во всю глотку с перекошенным, налитым кровью лицом. Она встретилась с Ивеном взглядом, но, похоже, не узнала его, – все продолжала издавать высокие яростные крики безо всякого смысла.

– Эй, Ив! ИВ! – Ивен оглянулся и увидел своего брата Питера, вцепившегося в фонарный столб одной рукой и бешено машущего другой. Питер показал за себя, и Ивен увидел, что пришли все: Артур и Дэвид, его младшие братья, и Па. Даже с середины улицы Ивен видел, что Па так тяжело опирался на руку Артура, что иначе бы просто упал. Ивену ужасно хотелось помахать Па, но он не мог: королевскому стражнику было не положено, а он чувствовал, что Булава наблюдает за ним, ожидая, что Ивен допустит ошибку. Па не помахал ему, он был слишком слаб. Но его старческие глаза сияли от счастья, и он улыбнулся сыну, проезжавшему мимо.

Когда они въехали в лабиринт узких улиц, которые вели к Круглой площади, Ивен наконец снова обратил свое внимание на повозку. Толпа следовала за ними, истошно крича, но теперь Ивен их не слышал. Раньше он и подумать не мог, что одно-единственное мгновение в жизни может быть таким важным. Он стал королевским стражником, и Па видел это и гордился им.

Первые несколько минут Келси удавалось убедить себя, что толпа просто выражала здоровый гнев. Семнадцать лет королевской лотереи требовали выхода, а Торн был отличной мишенью: стоял себе в фургоне, беззаботно улыбаясь, словно ему не было никакого дела до целого мира. Можно было подумать, будто он отправляется на воскресный пикник, а не на собственную казнь. Толпа швырялась в него тухлятиной, вереща, и к тому времени, как процессия достигла Круглой площади, Келси уже не могла обманывать себя относительно происходящего. Толпа окончательно превратилась во взбесившееся стадо, продолжавшее накручивать себя по мере продвижения процессии.

Круглая площадь – широкий овал в центре города, неровно замощенный камнем, – была неформальным центром Нового Лондона. Она служила удобным местом встреч, потому что стояла на пересечении пяти улиц, а по периметру была усеяна трактирами. Но сегодня главной достопримечательностью площади служило высокое деревянное сооружение: эшафот, за неделю сколоченный артельщиками. Платформа оказалась выше, чем ожидала Келси, чуть ли не десять футов высотой, и сама виселица, казалось, нависала над беснующейся под нею толпой.

С перекладины свисали три перевитых веревки с