«Почему я веду себя, как ребенок?»
Подняв взгляд, Келси на мгновение увидела свое отражение в зеркале и застыла. Земля снова ушла у нее из-под ног: на нее смотрела симпатичная, хоть и суровая, женщина. Она больше не была ребенком. Даже в мягком свете огня Келси видела, что ее скулы стали заметнее: они, казалось, придали форму ее лицу, опускаясь к губам, которые стали пухлее.
Келси отрывисто хмыкнула. Если у нее появилась фея-крестная, то, должно быть, маразматичка, исполняющая неправильные желания, наименее важные. Тир стоял на грани бойни, мортийская армия штурмовала границы, а Келси хорошела день ото дня.
«Может, это то, чего я хотела, – подумала она, глядя в зеркало. – Может, это то, чего я хотела сильнее всего остального». Вспомнились слова из одной из книг Карлин: кровь расскажет. Келси думала о портрете двумя этажами ниже: об улыбающейся светловолосой женщине, не заботящейся ни о чем, кроме собственного удовольствия, и ей хотелось кричать. Но лицо в зеркале оставалось безмятежным, таинственным, на самой грани погружения в красоту.
– Истинная Королева, – горько пробормотала Келси, услышав, как ее голос надломился. Отражение на мгновение размылось, стало невнятным. Она в замешательстве моргнула, а потом обнаружила, что исчезает: странное чувство зарождающейся непохожести, превращения в кого-то еще, что она испытала раньше. Она должна позвать Пэна, предупредить, что находится на грани одной из своих фуг, но ее захлестывало унижение, и пару секунд Келси не могла найти свой голос. Сила этого воспоминания, казалось, не померкнет со временем. В любую минуту оно могло подняться, словно волна, утопив Келси в океане стыда. Почему она должна рассказывать Пэну, что уходит? Это сослужило бы ему хорошую службу, если бы она врезалась в стену или предмет мебели, если бы поранилась во время его дежурства.
«Ты ведешь себя, как ребенок. Все эти проблемы надуманные. Вот у Лили проблемы были настоящие. В Тирлинге – настоящие. А твои крошечные драмы выеденного яйца не стоят».
Келси попыталась заглушить внутренний голос, но он говорил правду, и на мгновение она возненавидела здравомыслящую часть себя, то прагматическое ядро, что даже не давало впасть в истерику. Комната померкла, пульсируя, и Келси удивилась, как близко находились два мира.
Жизнь Лили и ее собственная… иногда казалось, что они пролегают прямо рядом друг с другом, идеально ровные. Казалось, Келси могла переступить некую черту и оказаться в другом времени, в той исчезнувшей Америке.
– Пэн!
Он прибежал через секунду, его лицо было напряжено.
– Я ухожу, – пробормотала Келси.
Теперь комната исчезла, и когда Пэн подошел, она обнаружила, что он тоже исчезает, и вот она уже смотрела сквозь него в залитую солнцем комнату.
– Все в порядке, госпожа, – пробормотал Пен. – Я не дам вам упасть. Она почувствовала на запястье его крепкую руку, добрую и ободряющую, но поняла, что и это со временем исчезнет.
Глава 8
Роу Финн
Фревеллская администрация не гнушалась апеллировать к старомодным домыслам, что женщины – слабые и нерешительные существа, остро нуждающиеся в жилье и мужьях, дающих опору и руководство. Но даже самый беглый взгляд на поздний предпереходный период говорит об обратном. Американские женщины того времени были чрезвычайно изобретательны: им просто не оставалось другого способа выжить в мире, ценившем в них только одно. Действительно, многим женщинам приходилось вести двойную жизнь, жизнь, о которой мы знаем крайне мало и о которой их мужья, разумеется, не знали ничего.
Гли Деламер, «Темная ночь Америки»Спустя два дня у Лили закончились книги. Дориан оказалась ненасытной читательницей и молниеносно проглотила все заначки Лили. Лили предложила ей карманный считыватель, но Дориан отказалась, презрительно фыркнув.
– Все электронные книги редактируются и чистятся. Я работала на заводе Умных Книг: правительственные чиновники были повсюду, редактируя содержание. Предпочитаю отпечатанные экземпляры: их труднее переделать после публикации. В Лучшем мире вообще не будет никакой электроники.
Лучший мир. Лили думала, что это только лозунг, который «Голубой Горизонт» использует, чтобы содеянное ими казалось безобиднее. Но теперь она призадумалась. Высокий англичанин, Тир, казалось, не сомневался, что это возможно.
– Нет никакого Лучшего мира.
– Будет, – спокойно ответила Дориан. – Он уже близко… так близко, что можно потрогать.
Тир говорил то же самое. Слова напоминали церковный псалом, но Дориан казалась слишком практичной для этого. И, если уж на то пошло, Тир тоже. Последние пару дней Лили полазила по сети, но сведения оказались слишком скудными. Она узнала, что Уильям Тир родился в английском Саутпорте в 2046 году и что одиннадцать лет назад был награжден Военным Крестом за героизм на службе Специальных Воздушных Сил. Лили предположила, что Специальные Воздушные Силы были британской версией старых Американских Воздушных Сил, но, углубившись в вопрос, обнаружила, что американским аналогом СВС были на самом деле американские морпехи. Теперь она убедилась, что нашла того человека. Благодаря Грегу она знала множество полувоенных типчиков, от которых прямо-таки разило непобедимостью. Тир производил такое же впечатление, но в нем было и что-то еще, что-то, близкое к всезнанию. Несколько безумных мгновений в детской Лили казалось, что он знает о ней все.
Никаких других сведений о Тире не находилось – фантастика! Лили могла посмотреть рецепты своих друзей – во всяком случае, на легальные препараты, – их родословные, медицинские предписания, налоговые декларации, даже последовательность ДНК, если бы захотела. Но Уильям Тир родился, служил в британском спецназе, и все. Остальная часть его жизни исчезла. Поискав Дориан Райс, Лили нашла то же самое. На запрос выскакивало множество свежих новостных сюжетов о взрывах на авиабазе. Грег говорил, что Дориан сбежала из Бронкской Женской Исправительной, но онлайн-записи об аресте не было. Не нашлось ни сведений о семье Дориан, ни свидетельства о рождении. Словно кто-то стер Дориан с Тиром со страниц истории. Но только Безопасность имела право удалять информацию из сети: времена, когда граждане могли редактировать свои данные, прошли с принятием закона о Чрезвычайных Полномочиях.
Лили подумала было расспросить Дориан, но ей не хотелось, чтобы та узнала, что она сует нос не в свое дело. Дориан перестала подскакивать от каждого шороха, но по-прежнему проявляла странную паранойю, то накатывавшую, то отступавшую. Она не хотела обсуждать Уильяма Тира, а когда Лили его упоминала, огрызалась: «Без имен!», из-за чего Лили чувствовала себя чуть ли не богохульницей. Теперь Дориан могла сидеть, ходить по детской, но все равно замирала, когда звонил телефон, и не любила, когда ее трогают. Она настояла на том, чтобы самой делать себе уколы.
Тир оказался не единственной закрытой темой. Когда
