— Эльза… — опустилась она на колени перед собакой, которая спасла ей жизнь.

«Больно…» — прочитала в глазах. Живых!!!

— Так, надо выпить! Эльза, милая, не капризничай!

«Буду… Мне можно!»

— Конечно, радость моя! Тебе все можно. Но выпить лекарство надо!

Получилось!

Агата огляделась. Возле машины было одно тело. Рядом с Эриком — еще три. Стало страшно, но боль в руке вернула к реальности — предусмотрительный и битый жизнью канцлер в отставке наверняка возит с собой что-то ранозаживляющее.

Женщина бросилась к дорожной сумке, раскрыла. Есть! Слева был карман с зельями. На достаточно большой банке было написано: ранозаживляющее.

— Это вылить на рану или выпить?

— Обработать. Не пить. — Эрик даже попытался улыбнуться.

— Собак можно?

Опустил ресницы.

— У вас?

— Только ладонь. Меня не задели.

Смазала ладонь.

— Грон?

Погладила бок, пес дернулся. Пальцы стали липкими и влажными. Не глядя, налила из бутыли.

— Эльзочка…

У нее была рана в плече.

«Интересно, — размышляла Агата, поливая рану. — Можно ли считать, что у собаки есть плечо… Надо словарь посмотреть…» Потом она ругала себя за тот бред, что лезет в голову: трое раненых, ночь. Трупы… А она — о словаре. И точном лексическом значении! Вспомнились слова Ульриха, какая она зануда…

Пластина загорелась, замерцала в темноте. Агата схватила ее и понесла Эрику.

— Да. Живы. Приезжайте, — приказал он. И посмотрел на Агату. — Сильно замерзли?

— Пока холода не чувствую.

— Помощь скоро будет.

И прикрыл глаза.

— Эрик, — испуганно позвала Агата.

— Все нормально…

— Не отключайтесь… Мне страшно.

Она откуда-то знала, что нельзя дать ему потерять сознание. Знала — и все…

— Не бойтесь, — заплетающимся языком сказал он.

Агата опустилась перед Эриком, положила его голову к себе на колени.

— Встаньте, — приказал он.

— Тссс.

— Вы простудитесь.

— Доктор Фульд умеет лечить простуду?

— Он умеет все.

— Значит, он спасет нас всех.

— Точно.

— Сколько их было? — спросила Агата, заметив, что у мужчины снова глаза стали закатываться.

— Четверо.

— Они стреляли по кристаллам?

— Глупости! Кто в такой темноте…

— А что они сделали?

— Раскатали шипы на дороге.

Новый свет кристаллов, появившийся на дороге, Агата восприняла с невыразимым облегчением.

— Все живы? — закричал доктор Фульд, выскакивая из мобиля.

— Трое ранены! — отозвалась Агата.

Эрик раскрыл глаза.

Знакомые пронзительно-желтые полосы мелькали перед глазами. Так уже было. Острая боль чуть выше уровня глаз, будто воткнули тонкую спицу. Прекрасно!

Подобные ощущения свидетельствовали о том, что истощение он себе заработал. Что было вчера? Он не помнит. Опять подвал? Странно. Что же такое он создавал?

Внезапно память вернулась. Сознание пронзило, как молнией. Дорога. Снег. Ночь. Белая залитая кровью манжета клетчатого платья. Бледное от ужаса лицо. Горячее дыхание Грона.

— Агата…

Он помнил, что она была жива. Помнил, как ему казалось, что она непременно простудится.

Красный от крови манжет. Прозрачные пальцы пытаются открыть бутылку с ранозаживляющим зельем. Несколько капель падает на снег. Эльза скулит…

— Агата!

— Все хорошо. — Ее голос совсем рядом.

Его гладят по щеке. Перед глазами снова ярко-желтые полосы, над надбровными дугами — невыносимая боль, и одна мысль — интересно, манжет все еще в крови?

Платье ему понравилось. Он купил его сразу, не раздумывая, лишь уточнил размер. Красно-зелено-синяя клетка. Цвета не яркие, поэтому не вычурно, но задорно. Белоснежные воротничок и манжеты придавали аккуратный и даже несколько нарядный вид. Судя по тому, как часто женщина его надевала, — ей оно тоже пришлось по душе.

Губы смачивают чем-то кисло-сладким. Еще и еще. Он приподнимает голову, делает жадный глоток. Хочет еще. Но питье забирают.

— Чуть позже. Доктор запретил помногу.

Ее голос…

Эрик с облегчением выдыхает. Потом вспоминает:

— Собаки?

— Доктор Фульд с ними. Говорит, кровь остановили вовремя. Их жизни ничто не угрожает, но восстановительный период займет какое-то время. То же самое можно сказать и о вас.

— Спасибо.

— Это вам спасибо. И им. Вы меня спасли. Снова.

— Я счастлив, что у нас это получилось, — говорит банальные вещи, приличествующие данной ситуации, а сам понимает, что если бы не спас эту женщину тогда, в своем поместье, то…

Все было бы бессмысленно и не нужно. Боль немного отступила. Зато сердце билось так, что готово было выскочить. Может, он и в критическом состоянии, сейчас это не важно. Важно другое… Он любит ее.

И хватит себе врать. Им, может, и двигают благородные чувства, но дышать без нее он не сможет. Что еще? Ревность. Жгучая, сводящая с ума. Страсть? И это тоже. Прекрасно!

— Как вы? — Она снова протягивает ему кружку с питьем. Барон жульничает: делает глоток насколько можно большим.

В глазах проясняется. Он видит Агату, комнату. Столик. Кувшин. Спиртовку и травы. Она переоделась. На ней серая юбка и белая блузка. Без крови…

— И чем вы меня напоили? — подозрительно посмотрел он на прозрачный кувшин, в котором рубиновой звездой отражалось пламя спиртовки.

— Гранатовым соком с лекарствами, которые прописал доктор Фульд, — с гордостью отвечает она.

Эрик качает головой:

— До этого подобное чудо удавалось лишь моей матушке. То зелье на вкус было отвратным. Это же, должен признать, вполне себе ничего. Я вам уже говорил, что ненавижу гранатовый сок?

— Вы даже попытались заменить его вином…

— Но вино вам понравилось?

— Очень.

— Как вы сделали так, что это можно пить? — Он не без удовольствия сделал еще один глоток.

Боль уходила. Зрение возвращалось. Чудеса, да и только! Но самое удивительное… Это было вкусно!

— Ну… если честно, пришлось попотеть, господин барон, и напрячь извилины, — она лукаво