– Я молю о прощении и снисхождении, Комизар. Меня захлестнули чувства, до того я была растрогана добротой ваших подданных и их искренним желанием послушать легенду. Я непременно расскажу им вашу историю в следующий раз.
Он смотрел на меня исподлобья, грудь все еще тяжело вздымалась, но приступ гнева прошел. Он провел по моей скуле, стирая кровь, задумчиво поглядел на пальцы.
– Кадену скажешь, что упала с лестницы. Повтори.
– Я упала с лестницы.
– Вот так-то лучше, птичка моя, – он обтер окровавленный палец о мою нижнюю губу, затем наклонился и поцеловал меня. На языке у меня остался солоноватый вкус собственной крови.
* * *Каланта и стражники отвели меня в мою комнату. По дороге никто из них не заговорил со мной, но у самой двери женщина остановилась и внимательно всмотрелась в мое лицо. Немного погодя ко мне постучала служанка с целым тазом теплой воды, в которой плавали травы. Девушка протянула мне какой-то мясистый, сочный корешок.
– Это для лица, – пояснила она, стыдливо потупившись, и поспешно убежала, так что я не успела спросить, кто ее прислал. Но я почти не сомневалась, что обо мне позаботилась Каланта. Уж слишком живо происшедшее должно было напомнить ей о собственных обидах.
Смочив полотенце в воде, я приложила его к щеке, чтобы промыть рану, – и поморщилась, так сильно ее защипало. Я не могла увидеть себя без зеркала, но и так знала, что там – и кровоподтек от удара, и ссадина от падения на каменный пол. Дело того стоило. Каждое сказанное мной слово того стоило. Я не могла оставить этих людей в неведении об их прошлом, об их роде. Я читала по их лицам, взвешивала свои слова и обдумывала их значение. Я решилась зайти так далеко, как только смогла, но не пошла до конца, так как не каждый стоящий на площади был готов услышать то, что я хотела бы сказать. К тому же там были и доносчики. От меня не укрылось, что стражники Санктума и наместники рассматривают не только меня, но и тех, кто пришел меня слушать.
Я поднесла к лицу корешок, принесенный служанкой и вдохнула запах. Таннис. Есть ли на свете что-то, неподвластное этому скромному сорному растению? Я прижала его к ране, и боль почти сразу стала стихать.
В другом конце комнаты на сундуке Кадена лежало свадебное платье. Мой взгляд упал на него. Мастерицы едва успели закончить работу к сроку. Луна Охотников уже завтра. Свадьба должна начаться при первых сумерках, как только над вершинами гор появится луна. Пышной процессии не будет. Не будет ни цветов, ни жрецов, ни застолья, ни фанфар, как принято в Морригане. Традиции венданской свадьбы были простыми и скромными, а единственное условие для заключения брака – это наличие свидетелей. Все должно было происходить у восточной стены, выходящей на Сокольничий павильон. Кто-нибудь – его определит Комизар – свяжет нам руки красной лентой. Затем мы поднимем связанные руки, показывая всем собравшимся, что союз заключен, и свидетель провозгласит благословение – «связаны на земле, связаны и на небе», – вот и вся церемония. Самая большая роскошь – свадебный торт с сушеными фруктами, которым в заключение угостят всех собравшихся. Но, несмотря на такую простоту, эту свадьбу с нетерпением ожидали, ее предвкушали. Луна Охотников и мое необычное алое платье клана Меурази еще сильнее будоражили умы любопытных. Я подошла и потрогала платье, так тщательно собранное из кусков, платье от многих рук и разных родов. Платье приветственное, а не прощальное. Платье для остающейся, а не покидающей.
Что если это мой конец? Вечная заложница одной страны, презираемая другими? Я задумалась о том, отправлены ли уже венданские гонцы в Морриган с вестью о моем чудовищном предательстве. Я представила тех, кто скоро будет меня проклинать – министров, королевских гвардейцев, моих родителей, – и закрыла глаза, сдерживая горькие слезы. Но уж точно не мои братья и не Паулина. К горлу подступили рыдания.
Не такую историю я написала бы для себя. То была бы история про Терравин, соленые морские ветры и счастливую любовь. Я сжала кулак, смяв материю, и поднесла платье к лицу, окрасив шов более темным красным цветом – цветом собственной крови. Милый облик Паулины еще стоял у меня перед глазами, когда в голову вдруг пришла еще более ужасная мысль – недолго морриганцы будут клеймить меня за предательство, потому что скоро все они либо будут умерщвлены, либо примут адские муки и, опустившись до животного состояния, станут пресмыкаться, пытаясь поймать и съесть хоть таракана.
Успех армии Комизара, кажется, предрешен – если только я не изыщу какой-нибудь способ предупредить соотечественников. Каден поклялся защищать Берди, Гвинет и Паулину, но этого мало. Спасти весь Терравин – тоже недостаточно. В Морригане живет неизмеримо больше людей, и никто из них не заслуживает такого страшного конца. Комизар что-то упоминал об одной, последней зиме. Значит ли это, что раньше окончания зимы войны не будет? А когда они собираются напасть? Весной? Летом? Сколько времени есть у Морригана? Не намного больше, чем у меня самой.
Когда вдруг постучали, я вздрогнула от неожиданности. Не желая больше никаких сюрпризов, я опасливо приоткрыла дверь.
Это была Каланта.
– Принесла вам еще полотенце, – она бочком протиснулась в комнату. – И еще кое-что.
В дверях появился Рейф.
У меня захолонуло сердце. Что если это ловушка?
– Может, у меня и один глаз, – заговорила Каланта, – но вижу я им больше, чем иные видят двумя. Я отправила караульных из коридора, нашла им другое дело, а Совет все еще заседает. У вас есть четверть часа – не больше. Потом вернутся стражники. Я приду раньше их. – Она положила на койку полотенце и удалилась.
Рейф тут же заметил мою разбитую щеку, и его синие глаза полыхнули холодной яростью.
– Это не Каден. Он меня и пальцем не тронул. Все в порядке, – взмолилась я, – у нас всего несколько минут.
Я не хотела тратить драгоценное время на обвинения и гневные излияния. Нам с Рейфом уже так давно не удавалось остаться наедине.
Я запечатала его губы пальцем. Поняв меня без слов, он проглотил слова, готовые сорваться с языка.
– Поцелуй меня, – попросила я. – Потом ты все мне скажешь, но сначала поцелуй и обними и скажи, что ты ни о чем не жалеешь, чем бы все это ни кончилось.
Рейф
