Кое-какие из них уже пошли в дело. Кто-то успел заготовить несколько мощных пней от растущих кругом странных деревьев – каждый из них где-то по грудь Якобу. В пнях были пробурены отверстия на различных расстояниях от земли. Трос был пропущен сквозь эти лунки и с нерегулярными интервалами сплетен в сложные узлы, закреплен большими скобами из стали. От обручей вокруг каждого пня веревки тянулись вдоль левых боков бычьих туш, над которыми вовсю жужжали облака зеленых мух, в океан. Якобу было видно, как они то подвивались, то натягивались до звона, подобно гитарным струнам.
– Зачем ты здесь? – воззвал откуда-то голос. – Чего тебе нужно? – Слова эти сказаны были на немецком, но с каким-то совершенно древним акцентом. Человек, что обратился к Райнеру, стоял за одним из обезглавленных быков – массивная туша животного скрыла его от взгляда со стороны. На нем был прочный фартук, сшитый из разномастных отрезков ткани, весь заляпанный запекшейся кровью – как и огромный нож в правой руке мужчины. Под лоскутным фартуком тот был одет в белую рубашку и черные брюки, лучшие дни которых остались далеко позади. Волосы у него были длинные и распущенные, сальные, подбородок окаймляла густая борода. Лицо притом было молодым, почти мальчишеским. Это, наверное, и был тот самый Рыбак, о котором рассказывал Райнер, но если бы кто-нибудь сказал Якобу, что это просто ученик мясника, он не стал бы спорить.
– Веревки! – скомандовал Райнер. – Пойдемте!
Итало рванулся к ближайшему пню, добежал до места, где веревка исчезала в океане, и с размаху ударил по ней топором. Трос не особенно толстый, но лезвие отскочило от него с ливнем искр и страшным скрежетом. Итало отступил, будто отброшенный отдачей. Веревка пострадала лишь самую малость. Нахмурившись, Итало снова нанес удар.
– Поторопитесь! – крикнул Райнер остальным – ведь те все еще стоят, наблюдая за усилиями Итало. Анжело и Якоб подключились и с горящими щеками стали рубить ближние к себе тросы. Райнер пихнул Андреа вперед, и тот тоже кое-как побрел к укреплению-пню.
Веревка, с которой пришлось иметь дело Якобу, была крепкая, ее шероховатая поверхность вся сияла от вплетенных в нее рыболовных крючков. Бо́льшая их часть такого размера, какой был бы в самый раз при ловле форели или окуня, но иные крючки рассчитаны явно на рыбу покрупнее, включая такой, что был размером с руку Якоба – и он дико закачался из стороны в сторону, когда топор врезался в трос. Видя ширину троса, Якоб не рассчитывал, что с тем будет покончено быстро, но чего он и подавно не ожидал – ощущения, поползшего вверх по топору, когда лезвие врубилось в волокнистую бечеву. Древко завибрировало, будто соединившись с источником огромной силы. Якоб подналег на топор в попытке разорвать эту связь, но орудие было отброшено назад с такой силой, что едва ли не развалилось прямо в воздухе. Запах жженого волоса защекотал ноздри. Ему все-таки удалось повредить трос, но совсем чуть-чуть.
Вокруг Якоба воздух щелкал от ударов топоров его спутников. Рьяный речитатив на итальянском – надо думать, молитва – рвался из уст Анжело каждый раз, когда топор отлетал от троса, который он рубил. Из рук Андреа отдача и вовсе выбила орудие – свистнув над головой, оно воткнулось в землю позади него. Только Итало и удавалось держать мало-мальски четкий ритм, но пот, пропитавший спину рубашки, наглядно демонстрировал, чего ему это стоило.
Рыбак, наблюдавший за их отчаянными потугами, даже не двинулся с места. Когда Якобу удались три особо трудных удара, тот оставил свой пост близ туши огромного быка и направился к ручью. В руке у него все еще был зажат нож, но нес он его довольно-таки небрежно. Якобу наплевать было на то, что Рыбак приблизился к пенящейся воде, но та неспешность, с которой мужчина встал на колени и опустил в ручей окровавленный нож, насторожила его… С другой стороны, Райнер не отдал приказа прекратить рубку тросов, и поэтому Якоб нанес еще два резвых удара. Он добился кое-какого успеха. Плотные волокна каната лопались – пусть неохотно, – высвобождая некую скрепляющую силу, что заставляла волосы на затылке вставать дыбом.
Рыбак оставался у потока, в склоненной позе, держа руку с ножом под водой, довольно долго – Якоб успел перерезать свой трос почти наполовину; не отставал от него и Итало. Он ждал, что Райнер возьмет на себя Рыбака, но только когда тот поднялся с колен и обернулся к ним, Райнер прошел мимо Якоба навстречу мужчине. Пот заливал молодому человеку глаза, размывая зрение, и потому он не был уверен, что на самом деле видел, как вода прильнула к руке Рыбака, перчаткой обволокла ее от локтя до кончика ножа. По щелчку пальцев колдуна невероятной длины водяной хлыст, рукояткой которому служил рыбацкий нож, взвился в воздух, и первый удар настиг Итало, застывшего с занесенным над тросом топором. Едва каменщик опрокинулся навзничь, Якоб понял – все это ему не чудилось.
Прежде чем хлыст обрушился на него, Райнер уклонился в сторону, выставив перед собой топор размеченной рукоятью вперед. Свободной левой рукой он сделал широкий жест от себя – и водяное жало рассерженной змеей отлетело в сторону. Оно больше не угрожало ни Итало, ни Райнеру – вместо этого нацелилось на Анжело.
Якоб стоял близко к нему и потому разглядел все в ужасающих подробностях; прямо на его глазах водяной хлыст закрутился вокруг горла Анжело и, каким-то неведомым образом сделавшись плотным и острым, рассек его, послав в воздух дождь из маленьких красных капель, и Анжело застыл как вкопанный, раззявив рот и выпучив глаза.
– Братец! – вскричал Андреа.
Якоб знал, что должен что-то предпринять, но тело не слушалось его, будто скованное. Прежде чем
