– Мартин мне поручил купить бочонок ямайского рома.

– А почему же так секретно?

– Потому что не хочет переплачивать. Пошлина слишком высокая. А ты что думала?

– Я?… Ничего.

Они шли рядом вдоль реки. Обе погруженные в самих себя. Оказавшись на безлюдье, Рута торопливо заговорила:

– Лоренцо, я хотела спросить, говорил ли с тобой Мартин?

– О чем?

– Обо мне.

Юлиана насторожилась. Вот, кажется, и наступило то, чего она так боялась. Она посмотрела на Руту и закусила верхнюю губу, у нее недоставало смелости сказать правду. Хотя она была уже близка к этому, но Рута перехватила ее так неожиданно, что Юлиана потеряла всю свою отвагу. Еще не сейчас, не сейчас.

– Да, – наконец выдавила – да… говорил.

– Он говорил, что меня с Каспером ничего никогда не связывало?

– Говорил. Ну а какое это имеет отношение к делу? – Сухость, с которой она ответила, поразила Руту. Однако Юлиана знала, что именно так она должна себя вести – равнодушно, без эмоций, не давая ни капли пустой надежды.

Рута чуть не заплакала от обиды, но сдержалась и сказала:

– Ты считаешь, что это действительно не важно?

Она смотрела в глаза своему Лоренцо и пыталась уловить хотя бы намек на то, что он играет, говорит неправду, но глаза его были холодные, а в уголке губ сквозила ироничная улыбка, так, словно он смеялся над ней. Рута представляла множество раз сцену выяснения отношений с Лоренцо, но ни разу в ее воображении не возникала столь ужасная картина. Ей хотелось броситься в его объятия, припасть к нему и вышептать всю свою любовь. Она чувствовала себя, словно парусник, который стремится навстречу горизонту, но якорь его не пускает. Она собиралась разговаривать с Лоренцо, излучая радость и счастье, но вместо этого ее лицо отражало муку и унижение, и она не могла ничего с собой поделать, не могла этого преодолеть, понимая, что это никогда не вызовет к ней сочувствие, как вызвало подобное состояние Каспера у нее, она тоже была жестокой и не подыскивала для него слов мягче тех, которые звучали. Это расплата за его боль, подумала она, эта его боль никуда не исчезла, она теперь перешла на меня. Вчера я причинила ее ему, а сейчас получила сама. Наконец, решив, что терять больше нечего, она спросила:

– Ты в кого-то влюблен? Скажи… только правду… ведь я… я не выдержу больше…

Юлиана молчала и смотрела на девушку, не решаясь ответить. Могла ей соврать: «да, влюблен», но боль это не уймет. А что уймет? Что? Правда? На одного человека больше, на одного меньше, знающих, кто она на самом деле, уже ничего не меняет. Особенно сейчас, когда… Юлиана выдохнула воздух с таким видом, будто собралась перепрыгнуть ров, и улыбнулась Руте. Эта улыбка предваряла то, что она решила сказать, наконец, собравшись с духом, но не успела.

Они стояли под развесистыми тополями, в кронах нещадно трещали воробьи, а у подножия деревьев, затопленных паводком, голосили гуси и утки, вместе с плеском реки и шелестом ветра это создавало довольно громкую музыку, и, словно этого всего было мало, со стороны города доносился звон колоколов сразу нескольких церквей. Руте показалось, что она слишком тихо говорит. Она подошла к Юлиане ближе и, прежде чем та успела среагировать, положила руки ей на грудь, которую девушка всегда перематывала полотном, хотя это спасало ее только от взглядов – но не от прикосновений. В другой раз Юлиана мгновенно отшатнулась бы, но не сейчас – она и так уже отважилась на этот последний шаг. Рута вскрикнула от неожиданного открытия и приложила ладони к губам, чтобы не закричать. Она не могла поверить, что произошло что-то такое, о чем она никогда не догадывалась, хотя они так часто общались. Как возможно, что она ничего не видела, не замечала? Теперь обе молчали. Юлиана преодолевала смущение, а Рута – шок. Никто из них не решался заговорить первой. По лицу Руты текли слезы, а в голове проносились сцены, где они с Лоренцо бегали по лугу, хохотали, падали в траву, и ей казалось тогда, что она находится на вершине счастья, о котором столько времени мечтала. Итак, это был не рыцарь, марево рассеялось с особой жестокостью, перед ней была женщина, такая же, как и она. Хотя и старше. Женщина, которая изображала юношу и позволила в себя влюбиться. Ведь она не могла не замечать знаков внимания Руты, невинных прикосновений, не могла не прочесть по ее голосу восторга и хмеля любви. Почему она это позволила? Почему сразу не оборвала?

– Это неправда, – прошептала Рута, запинаясь от волнения. – Я не могу в это поверить. Я так ждала тебя!

– Ты ждала не меня, а свою мечту, – сказала Юлиана своим естественным голосом для большей уверенности. – Все ждут только свою мечту. Возможно, я тоже.

Но Рута не желала это осознавать. Для нее мечта была всегда так реальна, она могла представить ее, время от времени вызывать из воображения и общаться с ней, потому что это не была мечта о мечте – это была мечта о рыцаре. Теперь эта мечта разбита. Рута вдруг почувствовала себя настолько обессиленной, что опустилась на траву и, обхватив руками колени, зажмурилась. Это продолжалось мгновение. Юлиана терпеливо ждала. Наконец девушка повернула голову к Юлиане и спросила: