якобы звонил президенту Леониду Кравчуку и требовал разрулить тему, когда после боя в Грузии пострадало много русских солдат. В ноябре 1993 года Верховная Рада утвердила уголовную ответственность за наемничество – в стране правые протестовали и напоминали, что даже американский писатель Эрнест Хемингуэй воевал за границей.

Кое-кого посадили в СИЗО, но обвиняемые стали кандидатами в депутаты, и всех выпустили. С тех пор люди ездили неофициально – вплоть до девяносто седьмого и даже позже. Законы обратной силы не имеют, поэтому националисты беззастенчиво рассказывали про Приднестровье и Грузию, но про Чечню мои информанты предпочитали не афишировать – исключением тут был только Сашко Билый, убитый милицией в марте 2014 года.

Другой интересный эпизод – это "Чернобыльский шлях" в девяносто шестом году в Минске по случаю десятилетия взрыва на АЭС. По приглашению "Белого легиона" в Беларусь выдвинулись украинцы с богатым опытом уличного насилия. Самыми поехавшими оказались унсовцы, прежде наделавшие шороху во время похорон патриарха[56]. Кутеж был такой, что белорусские оппозиционеры позже заявили: "Не надо нам таких помощников – нам тут еще жить". В итоге националистов задержали – дали сроки до 4 лет. Тогда и. о. президента Чечни Зелимхан Яндарбиев предложил русских солдат обменять на украинцев, но Минск не согласился.

Мои информанты не думали про преследования со стороны России, которых можно было ожидать после дела Николая Карпюка, осужденного в Чечне за убийство российского солдата. Скорее после таких признаний мне украинская прокуратура могла в любой момент возбудить дело. Кроме УНСО никто официально не воевал: члены остальных организаций участвовали как частные лица. Ветераны вспоминают даже не свои неоднократные встречи с Шамилем Басаевым и другими полевыми командами, а что факт таких знакомств совершенно ничего не значил для других чеченцев. В республике была куча кланов, хаос, и всем было плевать на высших лиц Ичкерии.

Несмотря на свои подвиги для общества, правые оставались маргиналами, что можно отследить по электоральным предпочтениям. Признание ветеранами бойцов УПА, статус национального языка, декоммунизация – в той экономической ситуации такие темы волновали узкий круг людей.

Один из респондентов признавался: "Главной идеей была свободная Украина, и только потом сытый рабочий. Да, мы могли осознавать, что нам важно контактировать с теми же шахтерами, но собравшись узким кружком, могли искренне пробеседовать весь вечер о создании поместной церкви".

На любом съезде после проваливавшихся выборов лидеры призывали объединять усилия и работать над ошибками. Полный раздрай вообще характерен для множества движений, когда нет объединяющего фактора – можно вспомнить примеры "Руха", УНА-УНСО и "Тризуба". Интересно, что когда "Беркут" шел в наступление на Майдане, то всем было плевать на разницу во взглядах: плечом к плечу стояли либералы за евроинтеграцию и самые отъявленные националисты. Только мобилизующая опасность уходила, так сразу у всех начиналась принципиальность. Так было и с "Черным вторником" в девяносто пятом, когда за подравшихся с ментами унсовцев встали все – от национал-демократов до консерваторов из "Руха", хотя прежде чуть ли не били друг друга. Просто пришедший к власти Леонид Кучма, в отличие от президента Кравчука, не стал закрывать глаза и щемил правых.

Читая предвыборные обещания правых партий, легко увидеть сочетание совершенно невозможного: минимальное налоговое обложение и максимальная соцподдержка. За всё хорошее против всего плохого – это ведь типичная черта популистских партий. Звучали голоса, что нужно идти с социальными лозунгами и окучивать левый электорат. Складывается впечатление, что в сороковые было нечто подобное, когда повстанцы вставляли в памфлеты социалистические лозунги. И в девяностые все попытки были не только неуспешными и спорадическими, но и неискренними.

Проекты общих блоков много раз формировались, но всегда ненадолго и невсерьез – в последний момент кто-то обязательно заявлял: "Наших людей мало в первой десятке списка – мы уходим". В Тернополе или Львове каждая организация имела возможность претендовать на неплохой процент на выборах, партии выводили сотни людей – в результате молодежь ругалась за возможность первыми пойти в колонне. На местном уровне в южных и восточных областях картина была другой. Участники партий варились в одном котле, так как они были все "за Украину", а киевские конфликты были далеки и непонятны. Когда вас на весь город 30 человек, а коммунисты как минимум могут вывести 150, то это странно – не подавать руки из-за разногласий лидеров.

Тогда коммунисты еще были активны. Например, в 1997 году во Львов приехали автобусы коммунистов и случилась массовая драка. С каждой из сторон выступило несколько сотен человек. Лидер СНПУ Парубий говорил, что приехали люди из Донецка и у всех арматура, но кто знает, как было на самом деле. Компартия плотно сотрудничала с клубами бокса и боевых искусств. Например, занимается коммунист, а в случае кипеша подтягивает пацанов. КПУ также финансировала выезды на состязания, в ответ их людей назначали почетными председателями – такое практиковалось у нас в Запорожье.

Была активна компартия и в самом Львове. Когда его присоединили к Союзу, то со всех уголков страны съехались партработники и технические специалисты, жившие обособленно от всего города. В этих районах новостроек было больше русскоязычных – были свои журналы и клубы. На востоке до последнего времени массы также слабо представляли, кто такой Бандера – не могли без ошибки произнести его фамилию, но уже ненавидели. Благодаря советским штампам для них это было чуждо, и на этом фоне "Партия регионов" Виктора Януковича могла легко мобилизовать людей рассказами, как из