вам... обеим, -- он обернулся еще и на Майлу, хотя она сейчас его совершенно не интересовала, -- соваться в доки. Сидите по домам. Ясно?

Майла мелко закивала, а леди Харроу обронила сквозь зубы:

 -- Предельно ясно, милорд Дойл.

Это обращение весьма сильно отличалось по тону от ее обычного приветливого "милорд" и еще сильнее -- от однажды произнесенного "Торден". Но главное, она дала слово.

Обе леди спешились у дома леди Харроу, старый слуга сразу же пропустил их внутрь. Майла на прощение сделала слабенький реверанс, леди Харроу не удостоила даже наклона головы.

 -- Проклятье! -- стегнув коня кнутом, Дойл бросился в замок, пылая надеждой на то, что найдется какой-нибудь болван, на котором можно будет выместить гнев.

Болваны как назло куда-то попрятались, поэтому досталось Джилу, которого Дойл от души обругал криворуким бездельником, но обвинение было несправедливым, так что не принесло ни капли душевного удовлетворения.

Следующие три дня прошли в монотонном, одуряющем однообразии. Дойл просыпался рано, на рассвете или незадолго до него, в приступе постыдного страха шарил рукой по телу, проверяя, не оставила ли болезнь на нем своего следа, после чего выезжал патрулировать город. Он бы хотел более осмысленное занятие. Если бы был враг, с которым можно бороться, напрягая мышцы и ум, было бы проще. Но чуму нельзя было сразить мечом или перехитрить с помощью интриги -- оставалось только ждать и изображать хотя бы подобие занятости.

До обеда он объезжал город несколько раз, наведывался в доки, чтобы убедиться в том, что корабли и не думают тронуться с места, а лекари не пытаются хоронить трупы в земле, иногда сопровождал Эйриха во время его обхода больных. А вечером запирался у себя в комнатах и пробовал считать и продумывать реформы или читать. Первое было бессмысленно, так как у Дойла не было уверенности в том, что он доживет до окончания болезни. Второе совершенно не помогало отвлечься.

Общих пиров он избегал -- не желал видеть ни кислых рож лордов, ни гневного лица леди Харроу.

Ночи проходили тяжело -- в некрепком душном сне, скорее утомляющем, чем дающем отдых. А утром четвертого дня начались погромы.

Двое теней влетели в спальню Дойла, когда тот еще не до конца оделся. Несмотря на мощную подготовку, оба запыхались и дышали тяжело.

 -- Громят погреба, -- пролаял первый.

 -- Стража пытается их остановить. Скоро польется кровь, -- добавил второй.

Оттолкнув пытавшегося натянуть на него колет мальчишку, Дойл поспешил к брату. Если король своим благостным видом не остановит погром, придется дать гарнизону разрешение применять оружие, Шеан утонет к крови.

 -- Эйрих! -- дверь распахнулась от удара ногой, Эйрих подскочил на постели и заозирался, охранявшие его тени вскинули было арбалеты, но сразу опустили.

 -- Что такое...

 -- Вставай! Срочно!

Слово "срочно" подействовало на Эйриха как нужно -- не дожидаясь ничьей помощи, он оделся меньше чем за минуту, подхватил из-за изголовья кровати меч и кивнул:

 -- Я готов.

И он последовал за Дойлом на балкон над Рыночной площадью.

 -- Громят погреба и лавки. Попробуй остановить их, или...

 -- Или будут смерти, -- продолжил Эйрих. -- Я их успокою.

В нескольких шагах от выхода на балкон он положил руку Дойлу на плечо и велел:

 -- Останься здесь, -- а сам вышел вперед, поднял меч и рукоятью ударил о железный щит с изображением герба Стении. По площади пронесся такой грохот, что орущие и дерущиеся простолюдины и стражники замерли. Дойл оперся рукой о стену. Эйрих вышел еще ближе к толпе, на самый край балкона, вскинул руку и сказал, хотя сейчас в этом не было никакой нужды:

 -- Остановитесь немедленно!

В тишине по толпе прошелся шепоток: "Король". Постепенно, осознавая происходящее, люди начали опускаться на колени, на грязную мощеную булыжником площадь.

 -- Позор... -- продолжил Эйрих, -- жителям моей страны. Горожанам моей столицы. Гордый орел Стении превратился в падальщика, пожирающего трупы собственных собратьев. В то время как ваши родители, дети, братья, сестры, жены и мужья задыхаются в собственной кипящей крови, вы гневите Всевышнего низким воровством и грабежами. И за это на нас обрушится новая кара.

Дойл прислонился к стене головой. С него было довольно. Он хотел уехать. Не желал иметь ничего общего со сборищем завтрашних гниющих трупов -- толпы жителей. Нужно было увезти Эйриха любой ценой. И леди Харроу. А потом сжечь Шеан вместе со всей этой проклятой заразой.

Эйрих продолжал что-то говорить, а Дойл стоял, прикрыв глаза, и почти ничего не слышал. Усталость легла на плечи могильной плитой. Пожалуй,