Дойл еще раз поклонился леди Харроу и подошел к брату, встал у него за спиной.
-- Я не могу встречать вас с радостью, -- король покачал головой, -- но встречаю со всем радушием и всей искренностью, которыми меня наделил Всевышний. Он не оставит нас в этот горький час и прольет на нас свет своего благословения. Да будет сиять нам солнце, -- Эйрих сел за стол, и постепенно его примеру следовали остальные.
Чтобы разорвать повисшую тишину, слишком явственно наполненную благоговейным восторгом, Дойл негромко сказал:
-- Вы могли бы произносить речи вместо святых отцов, дорогой брат.
Эйрих, к сожалению, отлично угадал за едкой фразой все беспокойство и все напряжение Дойла, потому что вместо обычного призыва быть добрее к людям сказал:
-- Ее благоразумие оказалось меньше упрямства.
Дойлу не нужно было ловить его взгляд, чтобы понять, о ком идет речь.
-- Почему ты не вывез ее силой?
Ответ на этот вопрос было дать трудно. Дойл подвинул к себе блюдо с олениной, отрезал шмат мяса и постарался сделать вид, что полностью сосредоточился на его поглощении. Эйрих не поверил и повторил свой вопрос:
-- Почему?
-- А почему не вывез тебя? Готов спорить, даже такой искусный мечник как ты не устоит против десятерых теней, -- спросил он.
Эйрих дернул углом рта.
-- Кто бы мог подумать, что ты...
-- Будь любезен, дорогой брат, займись обедом, -- прервал его Дойл. Эйрих последовал его совету.
От вечерних пиров и веселья было решено отказаться -- скромные обеды больше подходили ситуации и были удачнее с точки зрения безопасности.
Объехав вечером город еще раз, Дойл установил комендантский час. Болезни было все равно, в какое время находить своих жертв, но полупустой город опаснее оживленного. Как только схлынет первая волна ужаса, появится вероятность погромов -- и Дойл желал бы оттянуть их наступление как можно дальше и сделать все возможное, чтобы суметь взять ситуацию под контроль.
Наутро было объявлено, что всем жителям Шеана -- больным и здоровым, лордам и простолюдинам -- под страхом ареста запрещается покидать свои дома с девяти вечера и до шести утра. Город наполнился закованными в прочные доспехи стражниками, молчаливыми тенями в серых одеяниях и, конечно, лекарями с закрытыми лицами и с корзинами трав и всевозможных инструментов, напоминающих арсенал палача.
Глава 27
В темном и душном, несмотря на холод, складе, воняло настолько отвратительно, что даже стойкий организм Дойла взбунтовался и отреагировал рвотным позывом. Это была не просто вонь испражнений, пахло гнилью, смертью, а слишком резкие пахучие травы, висевшие всюду пучками, не только не перебивали, но даже усиливали эти запахи. В этот раз никто не попытался забить Дойла камнями -- на него словно бы не обратили внимания, и он спокойно прошел внутрь.
Людей было слишком много -- они лежали тесными рядами, а кое-где едва ли не кучами, похожие на сваленные в общую яму трупы после битвы. Но эти кучи дышали, кашляли, блевали и стонали от боли.
Дойл повыше поднял слой ткани, пропитанный полынным маслом, надеясь защититься от вони, и решительно пошел вглубь склада, к столу, за которым стояли лекари. Отряд стражи, чеканя шаг, проследовал за ним. Вскрики показали, что пару раз металлические сапоги с грохотом опустились на не каменный пол, а на чьи-то ноги или руки.
Когда Дойл приблизился к столу, лекари как по команде подняли головы. Один из них -- лиц было не разобрать за многослойными повязками -- спросил глухим из-за ткани голосом:
-- Что угодно милорду?
Дойл обвел склад взглядом, вспоминая слова Эйриха про холод. Вчера брат побывал здесь и вернулся в глубокой печали, а вечером несколько раз спросил, можно ли хоть как-то облегчить страдания несчастных больных. Дойл про себя подумал, что единственный способ -- прирезать их быстро и сжечь склад, но, конечно, не сказал этого и пообещал сделать все, что в его силах.
-- Почему не растопили печи? Их здесь как минимум три, -- спросил он резко.
Глаза лекаря блеснули каким-то непонятным выражением.
